Он добавил в кофе сахар и сливки.
— К сожалению, то, что я считал главным событием в жизни, для нее было игрой.
Вдовствующая герцогиня отодвинула остатки своего пудинга.
— О, Кристиан. Это так печально.
Если бы она знала, насколько.
— Давай больше не будем говорить об этом. Это как вода под мостом.
— Правда?
Прошедшее время не притупило боль и унижение. Скорее наоборот. Теперь, когда потрясение прошло, когда он точно знал, как Венеция осуществила свой план, каждое воспоминание казалось открытой раной.
— Она использовала меня и выбросила. Больше мне нечего сказать о ней. — Не считая того, что ему и дальше придется говорить о ней. — Я собирался сказать тебе, что я женился.
— Извини, должно быть, я ослышалась? Что ты сказал?
— Этим утром миссис Истербрук стала моей женой.
Недоверчивое выражение на лице мачехи уступило место изумлению, когда она осознала, что он не шутит.
— Почему мне ничего не сказали? Почему меня там не было?
— Мы предпочли пожениться без лишней огласки.
— Не понимаю твоей спешки. И секретности. За то время, которое потребовалось, чтобы получить специальное разрешение, ты вполне мог сообщить мне о своих планах.
Она была ему почти как мать. Он заставил ее тревожиться, а теперь обидел. И все потому, что оказался слишком глуп, чтобы предвидеть последствия.
— Извини. Надеюсь, ты простишь меня.
Она покачала головой.
— Я не сержусь, дорогой, я потрясена. К чему эта таинственность? И почему миссис Истербрук? У меня сложилось впечатление, что она тебе не слишком нравится.
— Да. — По крайней мере в этом он не солгал.
— Тогда зачем жениться на ней? Ты выбирал жену, как блюдо из меню: взял рыбу, потому что мясо кончилось. Я даже не знаю, что думать. Ты совсем сбил меня с толку, Кристиан.
И разочаровал. Ей не нужно было произносить этого вслух, он и так знал. Исключить ее из одного из самых важных событий в его жизни и так бездумно вступить в брак — так, по крайней мере, это выглядело со стороны — было настолько нетипично для Кристиана, что она, должно быть, его не узнавала.
Его тон стал жестче.
— Я исполнил свой долг, матушка. Женился. Давайте не будем слишком глубоко вникать в причины.
Она одарила его печальным, но проницательным взглядом.
— С тобой все в порядке, Кристиан?
— Вполне, — отозвался Кристиан. — Со мной все в порядке.
— А твоя жена? Она знает о твоей даме с «Родезии»?
Ему не удалось скрыть свою горечь.
— А разве кто-то не знает?
— И что, она ничего не имеет против?
— Не думаю, что это ее волнует.
— Кристиан.
— Не хочу быть грубым, матушка, но мы с герцогиней, — произнести это слово — все равно что проглотить песок, — спешно отбываем на наш медовый месяц. Мне пора.
— Кристиан.
Он накрыл руку мачехи.
— Мне теперь завидует вся Англия. Порадуйтесь за меня, матушка.
Не успел Кристиан проводить мачеху, как дворецкий доложил:
— К вам граф Фицхью, ваша светлость. Вы для него дома?
Ну, конечно! Явился брат новобрачной, чтобы выразить недовольство по поводу того, что герцог так бесцеремонно похитил красавицу, миссис Истербрук.
— Я дома.
Когда Фицхью вошел, Кристиан поразился фамильному сходству. Что она говорила? «Брат и сестра, близнецы, на два года младше меня». Ему следовало тогда же заподозрить правду. Ведь он знал состав ее семьи. Но миссис Истербрук была последней, о ком он думал, когда она лежала под ним, рядом с ним или над ним.
— Как насчет глотка коньяку в честь моей свадьбы? — осведомился он, пожав руку Фицхью. У него нет причины быть невежливым со своим шурином.
— Увы, алкоголь вызывает у меня изжогу. Но я выпил бы кофе.
Кристиан позвонил, чтобы им принесли напитки.
— Мы все ошеломлены, — сказал Фицхью, устроившись в кресле с высокой спинкой. — Не имел понятия, что вы ухаживаете за моей сестрой.
Как и он сам, собственно.
— Мы не афишировали свои отношения.
— Мне показалось интересным, что вы наговорили о ней немало вещей, которые не назовешь лестными. Однако из вас двоих именно вы кажетесь рассерженным.
У Кристиана не было такой роскоши, как почти безупречная месть.
— Надеюсь, вы простите меня, если я не стану обсуждать свои чувства с практически незнакомым человеком.
— Конечно. Я и не ожидал, что вы доверитесь мне, сэр.
Разумное поведение графа начало удивлять Кристиана.
— Моя сестра тоже предпочитает держать свои чувства при себе. Но порой брат видит некоторые вещи и делает собственные выводы. Конечно, без ее разрешения я не вправе обсуждать ее личную жизнь, но я никому не причиню вреда, если расскажу кое-что о покойном мистере Истербруке.
Ее втором богатом муже, который умер в одиночестве.
— И что же это?
— Исходя из того, что рассказала мне леди Фицхью, вы, кажется, пребываете в заблуждении, будто моя сестра бросила своего мужа на смертном одре. Я был там в тот день. И уверяю вас, ничто не может быть дальше от правды.
— Вы хотите, чтобы я поверил, будто она сидела у постели, держа его за руку, когда он испустил последний вздох?
— Ничего подобного. Она была внизу вместе с моей женой, удерживая его родственников в гостиной, чтобы не позволить им подняться наверх.
— Зачем ей это понадобилось?
— Потому что у постели, держа его за руку, находился человек, которого мистер Истербрук отчаянно хотел видеть рядом с собой в свой смертный час. Его семья удалила бы этого человека, отказав умирающему в последнем желании. Венеция была очень преданна мистеру Истербруку. Как и мы все. Лорд Гастингс и моя младшая сестра заняли пост на лестнице, а я расположился под дверью спальни мистера Истербрука на тот случай, если кто-нибудь прорвется мимо Венеции. Родным мистера Истербрука это не слишком понравилось. Позже они приложили немало усилий, чтобы опорочить доброе имя моей сестры. И она позволила им это, чтобы защитить мистера Истербрука даже после смерти.
Кристиан рассеянно передвинул авторучку, лежавшую на его письменном столе.
— А мистер Таунсенд? Вы не собираетесь рассказать мне что-нибудь о нем?
— Он подпадает под ту самую личную жизнь, которую я не вправе обсуждать.
— Он покончил с собой?
— Как я уже сказал, я не вправе обсуждать это.
Кофейный поднос прибыл, но граф Фицхью уже поднялся на ноги.
— Мне пора. Не следует злоупотреблять временем молодожена в день его свадьбы.
На снимке они все казались такими юными — не считая скелета динозавра, который был ужасно старым. Хелена в четырнадцать была самой высокой из всех. Это было до того, как ее близнец вдруг вытянулся и стал выше нее ростом. Фиц, казалось, прилагал усилия, чтобы не рассмеяться. Его фотографии тех лет были полны сдерживаемого веселья мальчика, наслаждавшегося жизнью. Венеция, гордая, как генерал, выигравший решительное сражение, опиралась — возможно, не слишком изящно — о крестец скелета сетиозавра.
