И теперь, во время ночных игрищ, все будет по-другому! Еще бы мать не слишком пристально за ней следила и не приставила к ней опять, как в прошлый раз, братца Вельшу, чтобы тот отгонял слишком настырных женихов. Да Велем и сам рад будет, если его отпустят на свободу. Больно ему весело — всю купальскую ночь возле родной сестры отираться!
В доме было совершенно пусто, только в Доброниной избе оставалась Никаня со своим младенцем. Чудины тоже празднуют Купалу, которую называют смешным словом «кокуй», чем дают парням повод для множества шуток, — вспомнив об этом, Дивляна снова прыснула от смеха и зажала рот рукой. Остальные же домочадцы были на Купалиной горе. Дивляна скользнула в пустой дом, перевела дух — добралась удачно! — и стала подниматься из сеней по лесенке в повалушу. Освещалась та только небольшим окошком. Сейчас заслонка была отодвинута, но все равно в полутьме едва можно было разглядеть лари и лежанки. Не тратя времени на выбивание огня, Дивляна пробралась к своей лежанке, где заранее разложила новую праздничную одежду, и торопливо стянула влажную длиннорукавку. От той шел густой дух лесной зелени и озерной воды, напоминая о недавнем буйстве, и Дивляна отбросила рубашку.
И тут вдруг кто-то схватил ее из темноты и крепко облапил могучими руками! Дивляна вскрикнула от неожиданности: что за домовой на нее набросился в пустом доме? Знакомый голос шепнул ей в ухо:
— Да не ори, это же я!
Она узнала Вольгу — по голосу, по запаху, по тому радостному чувству, которое всегда охватывало ее рядом с ним.
— Ты откуда взялся? — охнула она шепотом, хотя услышать их было некому.
— За тобой пришел.
— Да ты что! — весело возмутилась Дивляна, смущаясь, что Вольга держит ее в объятиях обнаженную, и несколько надеясь только на темноту в повалуше. — Никому же нельзя видеть… а то русалки не отвяжутся!
— А я и не вижу. Тут темно! — Вольга засмеялся. — Темнее, чем в лесу. Зато и нас тут никто не увидит! — Он обнял ее крепче, передвинулся так, чтобы прижать к груди, наклонился и нашел в темноте ее губы. — А то там, на Купалке, за тобой в десять глаз следят…
— Ты с ума сошел! — задыхаясь от волнения, сквозь смех бормотала Дивляна, почти против воли обнимая его за шею и перебирая пальцами теплые русые кудри. То, чего она ждала, пришло гораздо раньше.
— Русалка меня заманила, с ума свела… — шептал Вольга, торопливо целуя ее лицо, шею, плечи.
Рука его легла ей на грудь, и Дивляна ахнула — по телу разлился жар, так что она невольно изогнулась и крепче прижалась к нему, чувствуя, что он тоже возбужден до предела.
— Смотри… кто с русалкой… поведется… тому вовек…
— А я и хочу, чтобы навек…
Вольга подтолкнул ее к лежанке, и они упали прямо на разложенные нарядные рубашки, приготовленные для велика-дня. У Дивляны еще хватило соображения вытолкнуть из-под себя чистые наряды и подпихнуть русалочью рубашку — она и так грязная, ее не жалко.
— Подожди, дай подложу, — шепнула она, пока Вольга торопливо избавлялся от одежды.
— А ты… того… еще не?.. — спросил он, склонившись над ней.
— Да ты что! Нам нельзя… было. Мы же — Лели. Ярушка — Деля, а меня ей на смену берегли, если вдруг замуж выйдет, а то ведь взрослая девка. А без Лели нельзя, Велеська у нас еще маленькая… была.
— Значит, не влетит тебе, если мы… — Руки Вольги уже скользили между ее бедер, и едва ли он сумел бы остановиться, даже если бы знал, что влетит им обоим, крепко влетит. Ярило сильнее всего на свете, тем более ненадежного юношеского благоразумия.
— А Велеське на другой год двенадцать сравняется, — отмахнулась Дивляна. — Мы к двенадцати созрели, и она поспеет, даст Макошь! Пусть теперь она Лелей будет! А я не буду!
И она крепче прижалась к его сильному горячему телу, не собираясь менять это блаженство даже на честь ездить на белом коне.
Про то, что Яромила тоже должна сюда вернуться, чтобы переодеться, Дивляна даже не вспомнила и потому не удивилась, что сестры так долго нет. Яромилу они встретили, только когда уже вышли из дома и торопливо направились к Велеше, надеясь, что их долгого отсутствия никто не заметил. Завидев впереди высокую фигуру Росяной Матери с распущенными, едва подсохшими волосами, Дивляна и Вольга поспешно спрятались за пряслом и переждали, пока Яромила пройдет мимо, и даже старательно зажмурились, уткнувшись один в другого лбами — теперь уже им нельзя было ее видеть. Она прошла, ничего не заметив, скрылась в доме, и тогда Вольга и Дивляна, глянув друг на друга, прыснули со смеху. И пошли дальше, держась за руки и смеясь на ходу. Вольга сиял пуще начищенного медного котла, из которого Леля на Дивинце вынимает людские жребии, Дивляна, румяная, с горящими глазами, тоже выглядела довольной. На пальце у Вольги блестело золотое кольцо из святилища богини Торгерд, которое Дивляна отдала ему, как и полагается на Ярилиных праздниках: получив от девушки какое-то ее украшение, парень отдает его своим старшим, а они идут с этой вещью к родным его избранницы, чтобы ее сосватать. Называется «задаточек взять». Уже было за полночь, к возжиганию купальского костра они опаздывали и потому торопились. Захваченные своим, они даже не задумались, почему Яромила так задержалась в роще. Мало ли какие могут быть дела у Росяной Матери?
На поляне уже вовсю пылал костер, зажженный Домагостем, люди сидели на бревнах и прямо на земле, шел пир. Ели кашу, вареные яйца, блины со сметаной, медом и творогом, пили медовуху, хлебали кисель. Пели песни — в каждом углу свою, так что ничего не разобрать, но всем было весело. Когда наелись, молодежь начала перекидываться крашеными яйцами: если парень бросал в девушку, это означало приглашение прогуляться вдвоем в рощу. Если кто промахивался или попадал не в ту, в которую метил, это вызывало громкий всеобщий смех. Причем чаще всех попадали в Снежицу — говорили, что в нее легко попасть, потому что очень уж крупна! А она, ничуть не смущаясь, хватала парня и увлекала в лес — бросил так бросил, теперь отвечай!
Затевали разные игры, все те же, где надо выбирать себе пару и где непременной частью были поцелуи. Парни тащили девушек к костру и заставляли прыгать — которая не прыгнет, та русалка и подлежит бросанию в воду, а этого девушкам, теперь одетым в расшитые, крашеные сряды, совсем уже не хотелось. Здесь собрались все ладожане до единого — не пришедший к купальскому костру считается добычей злых духов, — поэтому Велем даже Ложечку привел и как мог старался на пальцах объяснить ей, что тут к чему. Правда, она, судя по глазам, понимала и кивала. Наверное, и на ее неведомой родине есть похожий праздник. Вот Опенок и Селяня, оба уже красные от медовухи, набросились на нее с пучками крапивы и стали хлестать, подталкивая к костру: Ложечка дикими глазами глянула на них, не понимая, в чем дело, и тогда Велем схватил ее за руку и потянул бегом к костру.
