Распрягая коня, Ченс постепенно переставал прислушиваться к словам Соломона. Проведя рукой по шее животного, Ченс заметил, что на ней почти нет пены. Даже такой сильный и привычный к длинным переходам конь должен был выглядеть более усталым, если бы его прогнали галопом две мили. Однако дышал он ровно. Казалось, что галопом его пустили только тогда, когда впереди показался лагерь.
Ченс взглянул в сторону палатки, где скрылся Лиман. Он прибыл в лагерь испуганным, он задыхался. Но если бы коня пришлось гнать галопом целых две мили, сейчас Лиман не мог бы сделать ни шагу.
Для работы Джетро Ритчи прибавлялось еще несколько улик.
— Я возьму с собой людей, чтобы привезти деньги, Соломон, — произнес Ченс и сардонически добавил: — Но что-то подсказывает мне, что молния не ударяет в одно место дважды.
Дженна по-прежнему возражала против всего плана. Она беспокоилась за дедушку, но также понимала, что раньше или позже им с Ченсом придется вернуться к последней размолвке, и, вероятнее всего, это случится по дороге в Кердален. Дженне больше не хотелось обсуждать дедушку — ее слишком больно ранили жестокие слова Ченса. Может, Соломон Ли не идеален, но он единственный близкий человек для Дженны. Ей не хотелось ни менять свое мнение о дедушке, ни терзаться в сомнениях. Соломон был ее силой, ее опорой, и Дженна не хотела лишаться его поддержки.
Она разрывалась между Соломоном и Ченсом, причем последний твердо дал ей понять, что она должна сделать выбор. Но Дженна не могла и не хотела отворачиваться от деда даже ради любви.
— Врач запретил тебе путешествовать в одиночку, дедушка.
— Ерунда, — фыркнул Соломон. — Я знаю, что со мной ничего не случится. И потом, ты поможешь мне, если отправишься с Ченсом и поставишь свою подпись. Возвращение в Кердален может быть для меня более утомительным, чем прогулка вдоль дороги.
— По крайней мере побудь в лагере и отдохни, дедушка. Мы отправим кого-нибудь вверх по реке, чтобы проверить, все ли там безопасно.
— Пусть уезжает, Дженна, — спокойно возразил Ченс. — Может, именно этого ему не хватает, чтобы одуматься.
Оба мужчины обменялись понимающими взглядами, но Дженна осталась в недоумении. Что было между ними, чем они не хотели делиться с ней? Как странно, что эти двое вообще хоть в чем-нибудь договорились, — это Дженна чувствовала безошибочно.
Соломон прямо-таки рвался в путь. Он нетерпеливо переминался на месте, дожидаясь, пока Дженна выразит согласие отправиться в Кердален и освободит его от этой обязанности. Разве она не всегда выполняла его просьбы? Сможет ли она отказать сейчас?
— Хорошо, — наконец кивнула Дженна. — Только не кури, дедушка, ладно?
Солнце уже садилось за горный хребет, когда несколько часов спустя Соломон оставил лошадь в конюшне Байярда. Наскоро умывшись в гостинице «Галена», он переоделся в свежий костюм, который привез с собой, и направился по улице к пансиону Лили.
Байярд со всех сторон окружали горы — этот город расположился на дне маленькой долины. Город простирался двумя длинными узкими улицами по берегу реки. Ветер приносил с гор запах гари, и этот запах жег чувствительные после болезни легкие Соломона, мешая ему дышать.
Шагая по деревянному тротуару, Соломон прислушивался к внутреннему голосу: он шептал, что разумнее было бы не вмешиваться в жизнь Лили. Но несмотря ни на что, ноги несли Соломона к ней, а сердце билось так стремительно, как у юноши.
В пансионе было многолюдно и шумно. В столовой за ужином сидели рудокопы, болтая во весь голос и громыхая приборами. Соломон уловил соблазнительные ароматы свежеиспеченного хлеба, жаркого и, если он не ошибся, вишневого пирога. Он вспомнил, что весь день не ел.
Никто не замечал, что он стоит на пороге со шляпой в руке, и Соломон радовался этому, ибо ощущал себя одновременно трусливым мальчишкой и глупым стариком, а худшего сочетания он не мог себе представить.
В доме было уютно — Лили умела создавать вокруг себя уют. В столовой преобладали модные пастельные цвета — бледно-зеленый и бежевый. Пол большой гостиной и столовой блестел. Ковры ручной работы пестрели на его блестящей поверхности. Стены украшали дубовые панели и обои с мелкими цветами и птицами. Обеденный стол, за которым сейчас сидели рудокопы перед блюдами дымящейся еды, был длинным, широким, устланным белой кружевной скатертью. Посредине стоял букет свежих цветов. Четыре кресла с набитыми конским волосом сиденьями и два дивана были, очевидно, лучшей мебелью в гостиной. Их вишневое дерево удачно сочеталось с цветом китайского шкафчика, стоящего в углу. За его стеклянными дверцами были любовно расставлены статуэтки и безделушки.
Значит, Лили устроилась неплохо, и Соломон был рад ее успеху. Она всегда была трудолюбивой, гордой женщиной. Если бы только она поступилась своей гордостью, то могла бы стать женой самого Соломона Ли.
Дверь кухни открылась, и Лили прошла в столовую с большим блюдом картофельного пюре. Она была одета в простое ситцевое платье и передник, но выглядела прелестно, как весенний день. От ее улыбки в комнате словно засияло солнце, и глаза всех мужчин обратились на нее.
— Кто-нибудь хочет еще пюре? — спросила Лили.
Почти все захотели добавки и немедленно начали спорить, к кому из них Лили должна подойти в первую очередь. Каждый из них желал насладиться несколькими секундами женского внимания. Лили обошла весь стол, невинно подшучивая над каждым из рудокопов, и эти шутки они принимали с неменьшим удовольствием, чем приготовленную Лили еду.
Когда Лили положила пюре на тарелку совсем молодого парня, не старше девятнадцати лет, он восхищенно взглянул на нее:
— Вы готовите, как моя мама, — сказал он. — Ручаюсь, сегодня вы превзошли себя, мисс Лили.
Лили весело рассмеялась и взъерошила ему волосы, как собственному сыну.
— Ты просто голоден, Сэм, а когда человек голоден, ему все кажется вкусным. Даже картошка.
— Да, Сэм всегда голоден, — подхватил сосед парня. — Он прямо как наш старый пес, у которого выпали все зубы — оттого, что он привык глотать куски целиком.
Сэм недовольно взглянул на соседа, но вновь улыбнулся, обернувшись к Лили. Ее улыбка помогала вынести любые насмешки.
— Не обращай внимание на Зика, Сэм, — успокоила парня Лили, обходя стол. Она остановилась рядом с пожилым рудокопом и прежде, чем подложить ему пюре, спросила, коснувшись рукой плеча: — Есть какие-нибудь вести от твоей жены, Рили? Ей лучше?
Рудокоп торопливо проглотил еду и с уважением и благодарностью взглянул на Лили.
— Да, мэм. Теперь ей получше. Но уговорить ее приехать сюда я так и не смог.
