— Боже, леди, да потому, что я почти убил себя, воспитывая этого парня, а Вы за несколько дней испортили большую часть моих достижений. — Он замолчал и посмотрел на нее прежде, чем тихо сказать. — И потому, что Вы обязаны.
Пэн сузила глаза и посмотрела на человека перед ней. Ее не убедили ни тело, которое выдавало мастерство владения шпагой, не эти горячие фиолетовые глаза, обрамленные длинными ресницами, ни беспощадность слов, которая напомнила ей Моргана в его самом ужасном настроении. Ее убедили его последние слова, произнесенные с уверенностью, — «потому что Вы обязаны». Это была не мольба. Он ждал, что она ответит, как будто и речи быть не могло о том, что она не выполнит его требование. Кто бы ни был это человек, она знала, что у него есть право требовать. Поверив в его власть, Пэн принялась излагать свою историю. Когда она закончила, Кристиан ничего не сказал. Он, казалось, был погружен в созерцание, заставляя ее задуматься, поверил ли он ей. Затем, он вдруг рассмеялся.
— Божьи брови. Только Морган мог подняться из моря, не смотря на адские громы и молнии и расстроить план убийства, организованный этим чертовым педерастом Жан-Полем. — Он улыбнулся ей. — И встретить прелестную леди, которая владеет иллюзиями и чарами.
Пэн заволновалась.
— Я не ведьма, лорд Монфор.
— Вы так говорите.
— Я не ведьма!
— А мой милый ворон говорит, что это правда. Он был опасно тверд в своем убеждении прежде, чем поддался действию сонного зелья.
Пэн сжала губы, хлопнула по коленям и отказалась отвечать.
Он рассмеялся.
— Не волнуйтесь, муфточка. Я Вас не виню за интриги Жан-Поля. Он дракон, дышащий огнем на королевство, мастер обмана, о чем Вы можете догадаться по той подделке. Из-за него я потерял несколько хороших людей.
— Трист-Морган сказал, что мне следовало верить в него, а не доверять священнику,
Кристиан оперся на каминную полку.
— Ах, Морган. Моргана, моя дорогая муфточка, бесчисленное число раз предавали в жизни. И, хотя Вы ошиблись не специально, он чувствует только обиду, и боль не позволяет ему мыслить здраво.
Впервые с тех пор, как начались ее испытания на острове Раскаяния, Пэн улыбнулась. Кристиан улыбнулся в ответ, к ее радости.
— Он надменный упрямец, — заметила она. — И пытается подчинить меня себе, как свою шпагу, но я люблю его. И начинаю думать, что тот шторм принес его ко мне на Остров Покаяния не случайно.
Кристиан тихо засвистел.
— Христос, женщина, если Вы так себя вели с ним, я скажу ему сдаться, как только он проснется.
— Ничего из тех несчастных случаев не было моей виной.
— И даже свинья?
— Он вам рассказал про Марджери?
— Его не сбросили в бювет?
— Только пытались! — Пэн посмотрела на него исподлобья. — Святые угодники. Похоже, что он болтал как сорока, пока Вы перевязывали его рану.
— Скорее, без умолку.
Пэн прикрыла свой рот кончиками пальцев, но не смогла спрятать улыбку.
— Вы бы только посмотрели на его лицо, когда он впервые увидел Маржери.
Они улыбнулись друг другу.
— Когда я смогу его увидеть?
— Он должен проснуться до завтра. Его рана чистая и небольшая, кости не задеты. Его тело быстро восстановиться, а вот сердце и разум нет.
— Я позабочусь о них.
— Я буду наблюдать за процессом с интересом.
Хотя Кристиан заверил ее, что в этом нет нужды, все равно Пэн просидела возле Тристана всю ночь. Наконец, она заснула, положив голову на постель рядом с его плечом. Она проснулась на следующее утро поздно, когда он пошевелился рядом с ней. Когда она поднялась, он поднял голову и пытался скинуть одеяла. Раскрасневшись, он открыл глаза, когда она снова натянула на него одеяла. Пэн дотронулась до его щеки, та была горячей. Его губы были плотно сжаты, и она поняла, что он борется с болью.
— Что Вы хотите? — прорычал он.
— Всего лишь заботиться о тебе, Трист… Морган.
Услышав это имя, он выругался и приподнялся на локтях. Одеяла сползли и открыли гладкую смуглую кожу и повязки. Пэн взглянула на его голые плечи, широкую линию его груди, которая сужалась к бедрам, а потом заметила гневный взгляд. Они смотрели друг на друга, и его глаза заблестели, и ленивая, жаркая улыбка появилась на губах.
— Даже тогда, когда Вы думали, что я шпион, Вы меня хотели, ведь так, Гратиана?
Зардевшись, она не ответила на его колкость.
— Откуда мне было знать? Я молю тебя, пойми, что меня обманули.
Улыбка пропала, и он лег на постель, отвернувшись от нее. Его челюсть напряглась, и он закрыл глаза.
Пэн снова села в кресло, не решаясь заговорить. Он не желал ее здесь видеть не только потому, что был на нее зол, но и потому, что не хотел, чтобы она увидела его борьбу с болью. Милостивый Господь, он смотрел на нее с тем же жестоким отвращением, которое приберегал для священника.
— Убирайся, Пэн.
Она вздрогнула, так как он открыл глаза и сверлил ее тем пугающим взглядом, который выглядел еще страшнее из-за лихорадочного блеска в глазах. Когда она не пошевелилась, он высвободил руку из-под одеяла и схватил ее запястье. Он выдернул ее из кресла и притянул ближе к себе, так, что она почувствовала жар его тела. Милостивый Господь, как она могла, будучи так напугана, испытывать возбуждение? Когда он заговорил, его губы были так близко, но челюсть напряжена.
— Я же сказал, убирайся.
Пэн почувствовала, как ее сердце дрогнуло и ухнуло вниз, но она собралась с духом. Положив руку на его обнаженную грудь, подальше от раны, она крепко прижала ее. Он выругался, освободил ее руку и рухнул на постель. Тяжело дыша, он продолжал сыпать проклятиями в ее адрес.
Пэн снова поправила одеяла, потом, проявляя осторожность, поставила кресло вне его досягаемости и села.
— Ты не сможешь как следует отомстить мне, если не отдохнешь.
Ответом был поток ругательств, который вскоре угас. Тристан смотрел на нее, но его веки опустились. Его рот сжался в тонкую линию, и он, наконец, отвернулся от нее. Когда он пошевелился, одеяло сползло, он его скинул и обнажил одну ногу. Пэн сглотнула и подумала, не поправить ли ей одеяло, только бы убрать с глаз долой эту плоть, которой она не имела права касаться. Она не желала, чтобы он замерз. Но не пошевелилась.
Если она снова его коснется, он может сражаться с ней. И если они начнут борьбу, то он использует свое тело против нее. Она его хотела, и он это знал. Он уже говорил ей колкости по этому поводу, и, насколько она знала Моргана Сент-Джона, он был готов использовать ее желание, чтобы помучить ее, используя свое тело и талант соблазнителя как оружие, чтобы отомстить, чего он так явно жаждал.
