Другой больной принялся выбираться из кровати, потянувшись за самодельным костылем, прислоненным к стене. Элеонора не могла допустить стычки между больными безоружными людьми и вооруженными солдатами, слепо подчиняющимися приказу. В сумеречной палате мертвенным блеском сверкали штыки.
— Хорошо, — в горле пересохло. — Я иду.
— Постарайся не волноваться, крошка, — ободряюще сказал Луис, дотронувшись до ее плеча. — Что-то можно наверняка сделать, и, что бы это ни было, я это сделаю.
Она благодарно улыбнулась, солдаты окружили ее и быстро повели к двери. Со всех сторон поднялся гул неодобрительных голосов.
За дверями госпиталя дождь лил стеной, и казалось, это не струи воды, а град копий, вонзающихся в грязь. Не останавливаясь ни на секунду, Элеонора и ее стражники вышли под потоки ливня.
Дверь камеры захлопнулась, загремели ключи. Элеонора нерешительно ступила в зловонную темноту. Когда ее глаза немного привыкли, она разглядела обшарпанные стены, изрисованные, исписанные скверными стишками, низкий давящий потолок, облезлые нары, на голых досках которых валялось одеяло.
Сырость пробирала до костей, через маленькое оконце, расположенное высоко, почти под потолком, сеялся дождь, из угла, от бадьи с помоями, исходил смрад.
— Элеонора… — раздался из соседнего отсека дрожащий от ужаса шепот.
Элеонора медленно повернулась в липнувших к щиколоткам мокрых юбках и увидела брата. Тот поднялся, как старик, держась за цепь, на которой крепились нары.
— Почему? — спросил он, и его лицо исказилось от гнева. — За что?
— Разве… Разве они тебе не сказали?
Он отвел взгляд.
— Не могу поверить. В конце концов, Хуанита и я… Не могу поверить.
— Тогда почему еще?
Она хоть и боролась с собой, но все равно голос прозвучал устало, и в нем было признание собственного поражения.
— Не знаю. Не знаю! Это как раз и сводит меня с ума. Все пошло не так, все. С того самого момента, как мы выехали из Нового Орлеана. Ты была права, Элеонора. Тебе приятно, что ты была права?
— Едва ли. — Взять и заплакать сейчас — может, это и принесло бы облегчение, но есть ли в этом смысл? Элеонора осторожно «ступала по маленькой комнатушке. Четыре полки, по две с каждой стороны, предназначенные для четырех заключенных, но даже двое не могли стоять здесь свободно. Клетка, ни больше ни меньше. Клетка в конце ряда таких же клеток. Всего таких отсеков-клеток три. За отсеком ее брата — еще один, где виднелась фигура, закутавшаяся в одеяло и монотонно храпевшая. Люди, которые ее здесь заперли, исчезли из поля зрения, но она слышала их голоса снаружи, их отрывистые команды, потом — добродушное бормотание людей, почувствовавших облегчение оттого, что начальник ушел. До нее донесся звук шлепавшихся о стол игральных карт и запах кофе.
Дождь не переставал, ветер задувал в ничем не защищенное окно, и вода струйками стекала вниз по темным стенам. Когда Элеонора ходила по своему отсеку, она старалась не ступать в увеличивающуюся лужу в дальнем углу, возле помойной бадьи.
— Я не шпионил за полковником, Элеонора. Мне наплевать, что они говорят. Я бы никогда не сделал ничего подобного, клянусь честью.
— Я верю, — ответила она тихо, тронутая отчаянием, прозвучавшим в голосе брата.
— Я… не могу представить себе, чтобы ты…
Ее охватил гнев, но она сдержалась.
— Нет, — ответила она как можно тверже. — Совесть никогда не позволила бы мне пасть так низко.
— Извини, я сам не знаю, что говорю. Это просто…
И он опустился на нары, закрыв лицо руками.
Но недоверие в его голосе не ускользнуло от внимания Элеоноры. Ей бы также хотелось поверить, что Грант не имел отношения к аресту Жан-Поля и ее. Но она не могла. Ведь как удобно — внезапный отъезд и тотчас — арест. Может быть, он не хотел оказаться с ней лицом к лицу, выслушивать мольбы за Жан-Поля? Или он не доверял сам себе? Но логика неумолима. Совершенно невозможно, чтобы такое событие, как арест двух шпионов, был задуман и выполнен без участия начальника военной полиции, полковника Гранта Фаррелла.
Утомившись, Элеонора наконец села. С грязного одеяла ей на юбку прыгнула блоха, и она быстро, с отвращением сбросила ее вместе с одеялом на пол. Потом снова села на нары, подтянула колени и оперлась спиной о стену. Дождь все так же барабанил, снаружи слышались голоса мужчин, что-то говорил ее брат в соседнем отсеке, но все это служило фоном для размышлений.
Одно было совершенно очевидно — кто-то предал подполковника Льюиса Шлезингера и его людей, устроив им засаду в Санта-Росе. И если не Жан-Поль и она сама — кто тогда? Кто-то, у кого есть доступ к военным документам. И этот кто-то или в Доме правительства, или в особняке. Генерал, Грант, Луис? Похоже, ни один из них не способен на предательство. Но в особняке есть еще сеньора Паредес, хорошо знакомая с Хуанитой. Элеонора не могла представить себе, чтобы сеньора сама разработала такой коварный план. Вполне возможно, что она помогла Хуаните уже тем, что не рассказала о ее намерениях, действиях, но и в этом случае ее все равно нельзя считать абсолютно невиновной. У Хуаниты были и причины, и возможности. И она одна ответственна за арест, который наилучшим образом обеспечивал ей защиту. Что бы Жан-Поль и она, Элеонора, ни сказали против Хуаниты, это вызовет недоверие из-за их положения, а она сама, взяв Жан-Поля в любовники, обеспечила себе прекрасное прикрытие.
Если бы Уильям Уокер был в городе, подумала Элеонора, он наверняка выслушал бы ее объяснения, несмотря на его подпись под приказом об аресте. Может быть, ее письмо настигло бы его, если бы она нашла, кого с ним послать. Но для этого нужны деньги. Луис, конечно, согласился бы, если бы она его попросила. А может, он уже и поехал?
Но в эту схему могла быть включена и Нинья Мария. Конечно, у нее есть возможность связаться с генералом. Она хотя и недолюбливает Элеонору, но это не позволяет поставить под угрозу две человеческие жизни. Разве нет?
Элеонора сцепила руки на коленях, она не могла сидеть и ждать, когда явятся за ней и Жан-Полем. Должен же быть какой-то выход из этого ужасного замкнутого круга! Невольно в ее голове всплыл пустынный угол площади, где совершались казни. А женщин расстреливают? Она не знала. Если стреляют, кто отдаст приказ об этом без Гранта? И кто сделает последний выстрел — выстрел милосердия?
Элеонора встряхнулась, почувствовав, что дрожит в мокрой одежде. Казалось, волосы прилипли к голове, и она, запустив в них пальцы, взбила их, потом глубоко вдохнула, чтобы успокоить нервы. Надо подумать. Мечтать о том, что вернется Грант и освободит ее, прижмет к себе и скажет, что, все это ошибка, бессмысленно. Она должна напрочь избавиться от этих мыслей.
