С каждым днем все дальше уходил от меня ужас открытия образа жизни Колума. Можно ли было привыкнуть к таким вещам? Моя матушка привыкла, может быть, и я привыкала? Я думаю, что мы с ней женщины, которым абсолютно необходима физическая близость. Она приносила нам удовольствие, которое, как говорят, было отвратительно для женщин утонченных. Колум мог дать мне абсолютное удовлетворение, которое, как я знала, давала и я ему. Если бы не эти отношения, я должна была бы прийти в ужас от того, чем он занимался, — в действительности это так и было. И все же он был моим мужем: я не могла уйти от него, и он не отпустил бы меня, и, даже если бы я нашла способ это сделать, это означало бы, что я потеряю детей. Может быть, подавляя свое отвращение, я проявила слабость? Я, конечно, не была счастлива, и это омрачало мою жизнь, с другой стороны, я не могла уйти от него.
В течение этого года наша жизнь протекала в основном без перемен. Было одно или два кораблекрушения, но я старалась не думать о них. Во время штормов я лежала в постели за задернутым пологом и пыталась гнать от себя мысли о том, что происходило за стенами замка. Были один или два случая, которые привлекли мое внимание. Я знала, что у Колума были шпионы в разных чужестранных портах, и в английских тоже, которые сообщали ему, когда отплывают корабли с грузом. Он знал, каким маршрутом они пойдут и есть ли вероятность, что они окажутся вблизи нашего берега. Тогда он следил за ними, его люди дежурили на берегу, и, если погода благоприятствовала, он пытался заманить их на «Зубы дьявола».
А я лежала, дрожа и говоря себе: «Ты сам дьявол, Колум! Ты жестокий и злой, и я должна забрать у тебя детей. Что будет с ними при таком отце?» Дочь — в безопасности, она была моей. Колум был горд, что она здоровенькая девочка, но она его не интересовала. Но мальчик был целиком его. Коннелл, теперь уже пятилетний мальчик, стал походить на отца. У него был свой пони, и отец брал его с собой на прогулки. Я видела, как Колум сидел верхом, а мальчик — у него на плечах. Коннелл демонстрировал неподдельное восхищение своим отцом, чего так жаждал Колум. Я думаю, что Колум любил сына больше всего на свете. Он поставил себе целью «сделать из него мужчину», а это означало свою копию. И ему это удивительно удавалось. Мальчик приходил ко мне, только когда заболевал, что было очень редко. Тогда он становился обыкновенным ребенком, которому нужна мать. Колум же терпеть не мог болезни, хотя, если Коннелл хворал, он терял разум от беспокойства.
Моя маленькая Тамсин была совсем другой. Она была смышленым ребенком. Хотя она была на год и четыре месяца младше Коннелла, было заметно, что она умнее его. У нее был пытливый ум, она постоянно задавала вопросы. Внешне она была не очень хорошенькой: у нее был довольно курносый нос, не было отцовской смуглости, которую унаследовал Коннелл, кожа была золотистая, большие карие глаза, рот слишком большой, высокий лоб, но для меня она была великолепна.
В Тамсин всегда было желание защитить. Может быть, это было потому, что она чувствовала что-то в отношениях между мной и ее отцом и инстинктивно знала, что это было что-то нежелательное. Мне всегда нравилось, что, когда Колум был в детской, она всегда стояла рядом, готовая защитить меня. Вид этой маленькой решительной фигурки, готовой встать на мою защиту, глубоко трогал меня. Такое же отношение у нее было и к Сенаре, что свидетельствовало о необычной черте ее характера: она собиралась в будущем бороться за права других.
***
Был еще один обитатель нашей детской — Сенара. Когда ее мать исчезла, ей было десять месяцев от роду, и она быстро забыла ее. Во всяком случае, Мария никогда не играла важной роли в ее жизни, это Дженнет и я дали ей ту любовь и чувство безопасности, которые детям так необходимы.
Очень скоро стало ясно, что она будет красавицей. Волосы ее были такие же черные и шелковистые, как у Марии, глаза темные и миндалевидные, кожа, как лепестки магнолии, нос прямой идеальной формы, красиво очерченный рот. Будет ли она такой же красивой, как ее мать, об этом еще рано было говорить, но в ней была какая-то чистота, которой у Марии, я уверена, не было даже в колыбели.
Когда Мария исчезла и был разговор о том, что она видела, я боялась, что Сенаре будет причинен какой-нибудь вред. В конце концов, она была ребенком ведьмы. Некоторые слуги не хотели даже подходить к ней, и я серьезно поговорила об этом с Дженнет.
— Дженнет, ты всегда должна сообщать мне о том, что говорят слуги. Что они думают об уходе Марии?
— О Хэллоуине, когда она пришла. Это что-то значит, нельзя отрицать.
— Они говорят, конечно, что она ведьма?
— Она и есть ведьма, госпожа. Вспомните, как она появилась, и где она теперь?
— Мы знаем, как она появилась: корабль, на котором она плыла, потерпел крушение. Куда она ушла — неизвестно, люди часто уходят, не сказав никому ни слова.
— Например, к любовнику, — сказала Дженнет, облизнув губы. — Она могла околдовать мужчину. А что?..
Я остановила ее. Я знала, она собирается сказать, что Мария околдовала хозяина. Язык Дженнет всегда бежал впереди нее.
— Меня беспокоит Сенара, Дженнет.
— Сенара! — Материнские чувства Дженнет «ощетинились» — Что может случиться с Сенарой?
— Как с ее здоровьем? Ты для нее как мать.
— Когда держишь ребенка на руках, госпожа, чувствуешь себя молодой.
— Последи, чтобы ей не причинили вреда.
— Что может случиться с малышкой… еще?
— Скажут, что она ребенок ведьмы.
— Они не причинят вреда ребенку.
— На всякий случай, Дженнет, не отходи от нее.
— Боже мой, госпожа, никто не посмеет тронуть эту крошку, пока я там!
— А в те ночи, когда ты в Морской башне со своим любовником?
Дженнет покраснела, как школьница.
— Да, это так, — призналась она, — но есть ведь эта девица, Эми. Я ей сказала: если что-нибудь случится с моими детьми, я переломаю тебе все кости. Ведь там еще есть маленькая Тамсин, она присмотрит за Сенарой. Они спят рядышком, Тамсин всю ночь держит ее ручку в своей. Если она плачет, Тамсин успокаивает ее — настоящая маленькая мама. Нет, с Сенарой ничего не случится!
— Следи за разговорами, Дженнет. Люди могут довести себя до истерии, а колдовство — это один из поводов. Мария ушла. Если она ведьма, она еще наметила себе жертву.
— И как раз вовремя, — сказала Дженнет. — Я чувствовала в ней чары.
Я знала, что она подумала о Колуме. Дженнет, разбиравшаяся в мужчинах, чувствовала растущее напряжение в его отношениях с Марией.
Итак, время шло, и, хотя слуги отказывались входить в Красную комнату и крестились, проходя мимо, я была уверена, что на кухне стали меньше говорить о колдовстве.
