— Ещё неделя, и они задраят всё наглухо, как барабан, — сказал Джок.
— Как будто мы не сможем его открыть, — возразил Рой.
— Ты сдурел? Более дюжины мужчин работают от рассвета до заката. Что могут они? И мы со своими несколькими часами ночью?
— Не всё, — поправил его Рой. — Будем копать только внизу, в подвале, чтобы мы могли попадать внутрь. Мы ночь за ночью не дадим им спать. Как ты думаешь, долго ли лондонцы смогут это выдерживать?
— Не знаю, как долго я сам выдержу, — проговорил Джок. — Всю эту беготню вниз и вверх по лестницам, трубя в эти проклятые трубки. Мы могли потратить это время на то, чтобы копать.
— Копать ночью? Всё это время мы вели поиски среди бела дня. Думаешь, нам повезёт, если мы станем ворочать валуны посреди ночи?
Было довольно трудно находить монеты даже в светлое время суток. Они не мерцали искрами, говоря «посмотри сюда, здесь деньги». Монеты были того же цвета, что и земля, и мало отличались от камней и гальки.
Им с Джоком повезло с теми, которые они отыскали. Несколько в подвале. Немного во внутреннем дворе. Но была ещё и старинная серьга, которую они нашли во дворе, возле домика привратника. Эта находка убедила Роя, что старик Далмэй нёс не такую уж околесицу, как все полагали. Серьга указывает на существование клада, и он находится где-то здесь.
Под стеной, говорил старый Далмэй.
Люди говорили, что, если Далмэй не выкопал свои сокровища, пока память была свежа, значит, они пропали. Кромвель со своими приспешниками прибрали их к рукам, так же как и всё остальное, заявляли они. Но если бы эти люди увидели те монеты или старинную серьгу, и узнали, сколько за них отвалили в Эдинбурге, то запели бы по-иному. Они бы все заявились в замок с лопатами и кирками и вовсе не для того, чтобы помочь его отстраивать.
— Сын лэрда тоже поставил их копать, — сказал Рой. — Если клад не во дворе и не в подвале, то они его найдут. Мы должны их остановить.
Лайл пытался не уснуть, уткнувшись в тарелку. День выдался долгим, хотя и удачным, и его разум утомился даже сильнее, чем тело. Он так и не смог понять, зачем его семье нужна эта уродливая груда камней. Они привели Горвуд в упадок, одновременно расходуя целое состояние на его поддержание. Неважно, какие прилагаются усилия, он навечно останется холодным, сырым и мрачным.
Вместе с тем, когда он смотрел, как работники шагают по дороге в деревню, то ощущал прилив гордости, а также облегчения. Несмотря на ущерб, нанесённый самим лэрдом, его отцом, они сумели довериться сыну. Теперь он сможет вести работы должным образом. А поскольку работы много, ему будет чем заняться.
Лайл посмотрел через стол на проблему, благодаря которой ему необходимо заниматься чем угодно, лишь бы иметь занятие. Оливия надела платье из тяжёлого синего шёлка, с целыми милями ткани в самых странных местах, в то время как её плечи и большая часть чертовски привлекательного бюста оставались обнажёнными, если не считать сапфировой подвески, которая подмигивала ему прямо из центра угодий дьявола.
Она как раз вставала из-за стола, готовясь отвести собравшихся к камину, чтобы выпить по чашке чая, или, в случае с пожилыми дамами, ещё один бочонок виски, и побеседовать или почитать, когда из самых недр земли раздался вой волынок.
Лайл вскочил с кресла.
— Хэррик, Николс, со мной. Вы, — он дал знак лакеям, подпиравшим стену, — бегите вниз по южной лестнице.
Они все схватили подсвечники и поспешили в подвал.
Слуги спотыкались в мусоре, обыскивая большие сводчатые помещения. Тут один из лакеев закричал:
— Ваше лордство, сюда!
Лайл прибежал на его голос. Слуга показал на одну из стен комнаты. Большими буквами кто-то нацарапал углём «БИРИГИСЬ».
Это всё, что они нашли.
Злоумышленники удрали. Лайл послал слуг наверх, чтобы заверить дам в том, что никто не пострадал. Затем он подошёл обратно, чтобы рассмотреть нацарапанное послание. Когда он доберётся до этих…
Знакомый шелест раздался поблизости. Перегрин отвёл взгляд от безграмотно написанной насмешки. К нему приближалась Оливия, со свечою в руке. Она остановилась возле него и стала осматривать стену.
— Должна сказать, меня действительно беспокоит то, что они пробираются внутрь, когда весь дом бодрствует, — произнесла она. — Они удивительно самоуверенны.
— Или удивительно глупы.
— Мой приёмный отец всегда говорит, что обычно преступниками оказываются люди небольшого ума, но обладающие изрядной хитростью, — заметила девушка.
— Знаю. Я предпочёл бы иметь дело с более умными злодеями. По крайней мере, тогда можно было бы постичь ход их мыслей.
— Волынки сами по себе безобидны, — продолжала Оливия.
— Для кого как, — проворчал Лайл.
— Меня беспокоит агрессия, — сказала она. — Это расстраивает прислугу.
Это расстраивает и его самого. Им необходимы слуги, а слуги не остаются там, где им плохо, если только люди не совсем отчаялись.
— К сожалению, невозможно держать здесь гарнизон, чтобы защищать нас от нарушителей, как это происходило в прежние времена, — проговорил граф.
— Я сомневаюсь, что они действительно попытаются навредить нам, — сказала Оливия. — Это привлекло бы внимание властей, а они явственно добиваются того, чтобы все отсюда уехали, и тогда они смогут продолжать поиски сокровищ.
— Я никуда не уеду, — заявил Перегрин. — Я только начал и не собираюсь сдаваться. Я восстановлю эту бесполезную проклятую рухлядь и вернусь в Египет, даже если придётся самому грести на ялике. А пока я намерен установить ловушки в подвале. Этим идиотам придётся найти другую дорогу внутрь.
— Если мы разыщем сокровища первыми, им придётся прекратить его поиски, — заметила Оливия.
Лайл очень устал. Ему было тяжело на неё смотреть и быть благоразумным в то время, как сердце у него разрывалось на куски. Он был в ярости на самого себя за неспособность управлять чувствами, которые могли привести только к несчастью. У Перегрина на языке вертелись слова «нет здесь никакого сокровища», его подмывало сказать ей: прекрати вести себя как романтически настроенная идиотка, одень на себя побольше одежды, и не стой так близко, что я могу обонять твой запах.
Внутренний голос вовремя вмешался.
Подумай.
Клад. Его здесь нет, но Оливия никогда в это не поверит. Она хочет искать. Почему бы не позволить ей? Это займёт её, и если он представит это занятие правильным образом, то оно убережёт её от беды.
— Хорошо, — сказал Перегрин. — Давай посмотрим на это логически. Даже самый непроходимо тупой человек не станет трудиться столь тяжело без хорошей причины.
