Вскоре после восьми я уже была в доме доктора Брэббса.
— Не понимаю, почему ты не поехала в Бернсалл вместе с женихом, — сказал доктор.
Не обращая внимания на его язвительный тон, я спросила:
— Что вы думаете о моем подвенечном платье?
— Оно зеленое, хотя, по моим понятиям, невеста должна быть в белом. Правда, учитывая все обстоятельства…
— Не болтайте лишнего, доктор Брэббс! — одернула я. — Вы говорите с будущей леди Малхэм.
Это его рассердило, и он ощетинился. Я продолжала:
— Мы с Николасом решили, что наш совместный отъезд только возбудит подозрения. Слуги уже шушукаются, и я вполне уверена, что и Адриенна, и Тревор догадываются о нашей близости.
— Близости? Это так теперь называется? Я отвернулась.
— Не понимаю, за что вы его так ненавидите. Я не помню, чтобы прежде вы питали к Уиндхэму столь враждебные чувства.
— Да, это было так до тех пор, пока он не обесчестил девственницу.,.
— Но ведь это вы отправили меня в Оукс, а не Николас… Вы, доктор Брэббс!
— Тебя туда поместил твой дядя, — ответил он с горячностью. — Я ничего не мог поделать против его воли.
Я слышала, как он шаркал по комнате, натыкаясь на мебель, будто внезапно потерял зрение.
— Доктор Брэббс, — сказала я, — успокойтесь и подумайте. Причина, по которой вы якобы ненавидите Николаса, смехотворна, абсурдна. Если бы я действительно умерла родами, ваш гнев был бы оправдан. Но вы видите, я все еще жива и…
— Ненадолго, — огрызнулся он.
Схватив плащ, он резким движением набросил его на плечи.
— Я никогда не поверю, что Николас безумен! — Терпение мое пришло к концу, и я, потеряв надежду убедить его, набросилась на доктора: — Как врач, вы должны понимать, в чем его несчастье. Вначале потеря памяти была вызвана каким-то физическим или эмоциональным потрясением, каким-то приступом истерии. Это способ, к которому прибегает мозг, чтобы отгородиться от грозящего ему стресса, способного ему повредить.
— Черт возьми! — поморщился доктор. — Ты снова учишь меня моему ремеслу?
Торопливо подойдя к полкам с медицинской литературой, стоявшим вдоль стен, я вытащила один том и бросила его на письменный стол.
— Посмотрите сами и убедитесь. Там все написано черным по белому и понятно каждому, даже непрофессионалу.
Он покачал головой:
— Я сожалею о том дне, когда научил тебя читать, Мэгги.
— Не уходите от темы, доктор, — сказала я, стуча кулаком по книге.
Брэббс, сгорбившись, застегивал плащ. Его седые брови сошлись над переносицей, и по выражению лица я поняла, что слова мои достигли цели.
— Подумайте, доктор Брэббс, Николас не совсем потерял память. Он знает, кто он, знает свою семью и все, что было с ним раньше. То, что он не может вспомнить, относится к моментам, связанным со стрессом: ночь, когда умерла его жена, и Мэгги. Мозг заблокирован и остается таким, когда он пытается что-то вспомнить об этом, потому что и то и другое — мучительные воспоминания. А такое состояние может вызвать внезапно галлюцинаторные образы, и все это, накладываясь одно на другое, создает у окружающих впечатление его невменяемости.
Он скосил на меня глаза и сказал:
— Может быть. Не стану спорить с такой ученой леди. Но остатки здравого смысла в этой хорошенькой головке ведь говорят, что, возможно, все обстоит и не так? Ты не хочешь мне сказать, что могут существовать и другие причины для его всем очевидного заболевания?
Я снова подошла к камину и отважилась высказать самые сокровенные мысли, понизив голос до шепота:
— Давайте на минуту совсем забудем о Николасе, док. Представим, что вас вызвали к больному, страдающему от головных болей и приступов депрессии. Члены его семьи говорят вам, что временами он становится буйным, склонным к насилию, что у него часто меняется настроение, что он спит больше обычного, страдает от кошмаров, галлюцинаций. Каков в таком случае будет ваш диагноз?
Он отвернулся, не желая отвечать.
— Доктор Брэббс! — обратилась я к нему умоляющим тоном.
— Ты собираешься замуж за этого негодяя или нет? — отозвался он. — Если еще не раздумала, нам лучше отправиться в путь. Скоро пойдет снег, и мы можем опоздать.
Маленькая церквушка, серые стены которой были еле различимы в тумане, примостилась на склоне холма, обращенного к деревне Бернсалл. Пока экипаж доктора, дребезжа, одолевал подъездную дорожку, я заметила очертания часовни, вырисовывавшиеся в сером тумане.
Остановив экипаж возле видавшей виды каменной стены, окружавшей церковный двор, доктор Брэббс поторопился обойти кабриолет, чтобы помочь мне выйти. В сгустившемся тумане я с трудом различала его расстроенное лицо. Он проникновенно сказал:
— Мэгги, ты ведь знаешь, еще есть время. Мы можем повернуть обратно в Малхэм, если хочешь.
— Нет, — ответила я.
Он распахнул передо мной калитку. Ее ржавые петли скрипнули, оскорбляя своим звуком спокойное уединение священного места, где мы оказались. Брэббс держал меня за руку, пока мы шли по вымощенной булыжником дорожке. Я обратила внимание на серые, покосившиеся надгробные камни на кладбище, соседствовавшем с церковью, неясно выступавшие из тумана. Среди могильных холмиков паслись несколько овец, находя под снегом скудную, пожухлую траву. Я могла различить звон колокольчика на шее одного из животных, удалившегося от остальных.
Центральные двери часовни были слегка приоткрыты. Мы вошли.
Было тихо, очень тихо. Потом я уловила какое-то движение у алтаря. Оно повторилось еще и еще раз. Наконец я различила фигуру священника, двинувшегося нам навстречу. Его белый стихарь, надетый поверх черной сутаны, имел какой-то призрачный вид, а широкие рукава волнообразно заколыхались, когда он сделал какое-то движение руками.
— Мисс Рашдон? — шепотом спросил он. Возможно, мне только показалось, что он говорил шепотом. У меня в ушах гудело от тишины.
— Да, — ответила я.
Потом мой взгляд отыскал Ника. Он вместе с Джимом стоял возле алтаря — лицо его было бледным, черные волосы растрепаны, словно он долго бродил под порывами ветра. Слегка присев в реверансе, я сказала:
— Милорд, прошу прощения за опоздание. У нас произошла неприятность с колесом…
Он направился к нам, двигаясь порывисто и стремительно. Когда Николас приблизился, я заметила, что взгляд его устремлен не на меня, а прикован к Брэббсу. Его серые глаза были лишены какого-либо выражения, и он внимательно разглядывал доктора, потом зубы его обнажились в злобной усмешке, и он процедил:
— Убирайтесь!
Я почувствовала, как тело доктора напряглось. Выступив вперед, я сказала:
— Но, милорд…
