Разумовский сдержал свое слово и на другой же день уехал. Но перед отъездом он сказал ей странные слова, которые против воли она все время вспоминала.
Никого рядом не было, когда они прощались, и Леонид сказал, глядя ей в глаза:
— Соня, я прошу тебя простить меня. За все. Наверное, я еще пойму вдали от тебя, что ты не только дала мне новую жизнь, но и показала нечто такое, о чем я прежде не подозревал… Раньше я считал, что настоящая жена и должна быть такой, какой ты была в Петербурге: милая, тихая, покорная… Но здесь… Здесь я увидел совсем другую женщину… как бы это сказать: разностороннюю, что ли. Ты можешь быть тихой и спокойной, а можешь быть страстной и воинственной. Раньше для меня два слова — «женщина» и «воинственность» — не сочетались. Я понял, что люблю тебя, хотя меня корежит при мысли о том, что в некоторые минуты ты была выше меня, храбрее и… честнее. Если ты меня позовешь, я вернусь, где бы ни был, но прошу тебя, позови!
Он повернулся и пошел к наемной карете, которую пригнал для него Бенито, как ни странно, по просьбе Жана. Наверное, врач хотел, чтобы Разумовский уехал без промедления, потому все для этого сделал.
Надо сказать, что, посоветовавшись с Жаном, она отдала Леониду большую часть оставшихся от продажи слитка денег. Теперь, если бревна задержатся в пути, им придется потуже затянуть пояса.
Не подавая виду, как она рада отъезду Разумовского, Соня сама сходила с ним в лавку, чтобы подобрать вещи в дорогу.
Леонид ее утомлял. Он напоминал Соне не только о ее прошлой жизни, но и о том, какой она была сама. К тому же в большинстве случаев она все же не могла ему противиться, что сейчас новую Соню не устраивало.
Даже тогда, в амбаре, она могла бы не слушать его страстный шепот, а при попытке склонить ее на это природное ложе силой просто отшвырнула бы его от себя. Могла бы, но не стала. Почему, и сама не знала. Пусть он уедет в уверенности, и она опять обретет уверенность в своих силах.
Главное, чтобы когда он и в самом деле вернется, Соня успела отбыть в Дежансон, а там… ее ждала Пруссия. Соня не гадала, как с Испанией, куда бросит ее жребий. Просто она хотела на следующий раз поехать в Пруссию, и дело с концом! Почему, например, не в Австрию, где она могла бы встретить своего мужа? Наверное, потому, что не хотела его встретить.
О Пруссии ей рассказывал Жан. Когда‑то, до встречи с Соней, он намеренно интересовался историей европейских стран, в которых мечтал побывать. Это была очень интересная, по его мнению, страна, не похожая на Францию и оттого особо привлекательная.
— Представь себе, — с упоением рассказывал Шастейль Соне, — король Пруссии Фридрих Второй старый уже человек и не сегодня‑завтра умрет, но как он был хорош в юности! Умен, талантлив. Поддерживал сношения с самим Вольтером и написал многотомную историю своего правления. Нас, стоит признаться, он не очень любил…
— Вас, врачей? — удивилась Соня, которая в какой‑то момент утеряла нить повествования.
— Нет, нас, французов, — расхохотался Жан. — Но к России тянулся. Правда, ваша императрица взаимностью ему не отвечала, но и воевать с ним не стала… Великий король! Кажется, в нашем веке ему равных государей нет.
— А наша государыня?
— Надо сказать, о ее деяниях я знаю гораздо меньше, о чем сейчас жалею. Возможно, читай я побольше о России, мог бы лучше понимать вас…
Он произнес это и сконфузился. Милый добрый Жан. Ну почему Софья не воспринимает его как мужчину? Они настолько близки как друзья, что другие отношения между ними не кажутся Соне возможными.
Пруссия. Если Шастейль по привычке не принимает желаемое за действительное, значит, это та самая страна, которую в дальнейшем, то есть когда будут жить Сонины потомки, не снесут с лица земли ни волнения, ни войны…
Пока же у Сони хватало дел и в Барселоне. Нужно было оставить купленный дом в жилом состоянии и с помощью сеньора Риччи нанять толкового управляющего, чтобы жил в нем и поддерживал его в приличном виде. А когда придут бревна… Господи, да придут ли они, в конце концов?!
Жан, со своей доверчивостью и неумением выявлять среди окружающих его людей мошенников, мог и в этот раз ошибиться. Но ему вроде помогала Мари, а ее интуиция не должна была подвести.
Прошла неделя после отъезда Разумовского, и Соня вспоминала его очень редко, в ее душе воцарилось облегчение. Теперь она осталась с близкими ей людьми. С ними не надо было стараться как‑то по‑особому выглядеть или постоянно следить, так ли она говорит и то ли делает. Оказалось, не всегда человек из недалекого прошлого может приносить только радость. Он может заставить вспомнить о том, о чем вспоминать не хочется…
В один из дней Соня проснулась утром рано и лежала, размышляя о том о сем, потому что вчера, уставши, просто свалилась в постель и заснула без задних ног.
Надо же, из‑за той агрессии, с какой Леонид добивался от нее близости, Соня так и не узнала о том, как ее бывший жених попал в рабство на галеры. Выходит, он увез с собой тайну своего пленения.
Она лежала в кровати и лениво размышляла о прошлом. Представляла себе лицо тогдашнего Леонида, моложе, без старившей его седины на висках, с усами, и вдруг… явственно увидела картину: ее жених сидит на лавке в саду, полном цветущих деревьев, каких она прежде не видела, ибо цвели они самыми разными цветами: и красными, и фиолетовыми, и розовыми. Словно на деревья вмиг присело много‑много разноцветных бабочек.
Но и женщина рядом с ним была необычной. Закутанной в шелковое покрывало, хотя наверняка было достаточно тепло.
Впрочем, женщина эта, удивительно красивая, только делала вид, что закрывает от Леонида свое лицо. На самом деле, будто невзначай, она открывала ему то большой карий глаз с поволокой и красиво изогнутой бровью, то точеный носик, то алые губы и подбородок с ямочкой…
Леонид был влюблен. Он просто пожирал собеседницу глазами и говорил не переставая:
— Гаянэ, счастье мое, не печальтесь, доверьтесь мне, я все сделаю как надо. Меня не остановят ни стражники, которые вас стерегут, ни все купцы мира…
Из этого Соня заключила, что Гаянэ скорее всего была даже не дочерью — женой какого‑то богатого восточного купца, и ее сердце молодому русскому военному удалось покорить. Уж она‑то должна была знать, что вряд ли ее оставили без присмотра. Соня об этом подумала, а потом как бы повела взгляд в сторону, обшаривая окрестности.
Ее предположения тут же оправдались, потому что к лавке, на которой сидела влюбленная пара, крались стражники в чалмах и доспехах. Двое схватили закричавшую от ужаса Гаянэ, а остальные набросились на Разумовского.
