Анни улыбнулась. Ну что тут скажешь!
— Тебе дали кровать?
— О да, мисс, — ответила Кэтлин, поднимая расческу. — У меня очень милая кроватка и есть сундук для вещей. Не беспокойтесь обо мне, пожалуйста, потому что я похожа на вас. Я могу позаботиться о себе сама.
Анни представила, каково это — уходить из дворца, захваченного мятежниками, взяв с собой только самое необходимое, брести по улицам, где валялись перевернутые кареты, а из домов выскакивали грабители, волоча добычу, а потом по дорогам, увязая по колено в грязи.
— Ты права, Кэтлин, — подтвердила она. — Ты уж точно можешь о себе позаботиться.
Чуть позже, вскарабкавшись по ступеням, Анни без сил упала на кровать. Она так устала, что не могла даже думать. Впрочем, как она поняла со временем, это было милостью Божией.
На другое утро Анни, измученная накануне, тем не менее проснулась очень рано. Кэтлин уже зажгла лампу и ворошила угли в камине, разжигая огонь. На столе стоял поднос с горячими ароматными кушаньями.
— Быстрей! Быстрей! — приказала Кэтлин. — Даже ангелам милосердия положен завтрак, а уж существам из плоти и крови — тем более.
— Ты очень кстати напомнила об ангелах, — ответила Анни, осторожно забирая поднос. — У кофе райский аромат.
Он любит ее.
Рафаэль знал это с того самого вечера, когда выскочил на южную башню, чтобы спасти Анни от падения с двестифутовой высоты. А в тот вечер, когда он увидел ее возле часовни, с растрепанными волосами, в грязном платье, с ребенком на руках, его сопротивление было сломлено окончательно, и от его хваленого самообладания ничего не осталось.
Рафаэль сидел на каменном подоконнике в одной из башен, глядя на лунную дорожку в море, и был в полном отчаянии. Наконец-то он разобрался в своих чувствах, но от этого стало только тяжелее. И он сам, и его страна на краю гибели, но до Анни он был готов умереть, ни о чем не сожалея. Теперь все изменилось. Если он умрет, то что ждет Анни? Не дай Бог, ему еще придется своими глазами увидеть ее смерть, как это было с Джорджианой… У Рафаэля пересохло во рту, и впервые в жизни он смертельно испугался.
Услыхав голос Барретта, Рафаэль вздрогнул, так как думал, что он один.
— Уже поздно, ваше величество, — проговорил Барретт. — Вам надо отдохнуть.
Рафаэль сложил руки на груди и горько усмехнулся в темноте, наполненной шепотом моря.
— Теперь ты не только мой главнокомандующий, но еще и нянька. Все меняется, старина.
Барретт, по обыкновению, не обратил внимания на насмешку. Несмотря на случайные ошибки, он все-таки был всегда выдержанным и рассудительным человеком. В самом деле, в течение многих лет его советы удерживали Рафаэля от опрометчивых поступков.
— Ваша Анни Треваррен настоящая леди, — заметил он. — Вы знаете, что она провела весь день в деревне, наводя порядок и щедро раздавая еду?
— Да, — ответил Рафаэль. — Это опасно. Но только посадив Анни за решетку, можно заставить ее отказаться от того, что она считает своим моральным долгом. Видит Бог, Барретт, я всегда считал женщин трусливыми существами, которые только и делают, что все время ноют, страшась запачкать ручки или подол юбки. Что ж, по крайней мере, она спасется.
— Никто из нас не спасется, Рафаэль. И, возможно, к лучшему, что она занимается делом.
— Возможно, — неохотно согласился Рафаэль. Он еще раз окинул взглядом море, прежде чем слезть с подоконника. — Что слышно из Моровии?
— Там, вроде, спокойнее. Поджоги и грабежи, как будто, прекратились, во всяком случае, пока.
— Ну что же, какое-никакое утешение, — заметил Рафаэль. — Завтра соберем присяжных и начнем суд над Ковингтоном и его бандитами.
— Отвратительно заниматься этим сейчас, особенно когда такое происходит, — отозвался Барретт. — А кто будет судьей и кто вынесет приговор, если присяжные объявят их виновными?
Рафаэль остановился в дверях.
— Крестьяне выберут судью из своих представителей.
Он направился вниз по лестнице. Барретт — за ним.
— Это дело деликатное, — заметил верный советник. — Я ни в коем случае не одобряю Ковингтона и остальных, но разве отдать их на суд крестьянам справедливее, чем просто швырнуть в руки мятежников? Совершенно очевидно, что на них обрушится вся тяжесть людской злобы, и они будут расплачиваться не только за свои собственные грехи, но и за все обиды прошлых лет и даже, может быть, прошлых веков.
— Решение не самое хорошее, — согласился Рафаэль. — Если можешь предложить что-нибудь получше, я с удовольствием выслушаю.
— Арестованных можно перевезти во Францию или в Испанию, — сказал Барретт, — и судить там.
— Нет, — отрезал Рафаэль, стоя уже в самом низу лестницы. Здесь не было факелов, и их освещала только луна. — Преступление совершено в нашей стране. И поэтому долг и право народа Бавии судить его.
— Согласен, — не стал спорить Барретт. — Но, Рафаэль, если приговор будет слишком жестоким, жди неприятностей. В войсках уже брожение. Многие считают, что ты бросаешь Ковингтона и других на съедение волкам, чтобы привлечь на свою сторону простой народ.
— Даже если и так, обелить имя Сент-Джеймсов уже невозможно. Ты это знаешь.
Барретт, ничего не сказав, коротко кивнул.
Когда Анни и Кэтлин по пути в часовню вошли в большой зал, то увидели, что он был заполнен крестьянами, солдатами и слугами. Пастухи и ремесленники, земледельцы и рыбаки выстроились в длинную очередь к столу, за которым сидели Рафаэль и мистер Барретт. Они задавали каждому вопросы и что-то записывали.
Несмотря на то, что отношения у Анни с Рафаэлем были сейчас несколько натянутыми, любопытство не позволило ей пройти мимо. Она нашла конец очереди, взяла одного из мужчин за рукав и спросила, что он здесь делает.
— Мы пришли, чтобы быть судьями, — выпалил он. — Прямо здесь, в этом зале. Нас позвали быть присяжными.
Анни кивнула, у нее похолодело все внутри. Она, конечно, будет давать показания, и ничто не заставит ее отказаться от выполнения своего долга, но все же ей было страшно. Джереми Ковингтон ненавидел ее, а она очень хорошо поняла, каким он может быть жестоким и бессердечным.
В часовне было полно дел. Правда, многие пациенты оправились от недомогания, но за ночь появились новые больные. Анни и Кэтлин принесли из кухни бульон и с помощью деревенских женщин и нескольких служанок начали кормить проголодавшихся больных.
Когда уже днем Анни купала больного малыша, в часовню вошла Федра. Сначала Анни подумала, что принцесса решила помочь работавшим тут двенадцати женщинам, ведь дел в таких случаях всегда по горло. Однако испуганное выражение на лице подруги быстро разочаровало ее. Принцесса, возможно, и хотела бы приложить к чему-нибудь руки, но была для этого слишком брезглива.
