Грегори знал об их пристрастии собирать в своем доме забавный состав гостей, но это уже не смешно…
Это жестоко.
Однако времени на то, чтобы рассердиться, у него не было. Сердце билось так быстро, что он с трудом мог дышать, ибо младенец на руках у Элизы был так похож на него, что он не мог не задаться вопросом: не его ли это ребенок?
Могло ли то их короткое соитие иметь такие последствия?
Ну конечно, могло, а если это так, значит, у него сын.
Сын!
Естественное изумление, которое он испытал, тут же сменилось болью настолько резкой, что она едва не согнула его пополам. Если это правда, то он потерял гораздо больше, чем Элизу и Дугала.
Он потерял сына.
Сына.
Горю его родителей не будет предела.
Его горю не будет предела.
Он вынужден был напомнить себе, что должен держаться прямо, со всей важностью и степенностью, которые пристало демонстрировать будущему маркизу перед лицом того, что для других было всего лишь пикантной ситуацией, но для него, вероятно, самой большой трагедией в жизни – видеть перед собой ребенка, который может быть его сыном, и не иметь возможности признать его таковым.
Грегори заставил себя дышать ровно, вынужденный притворяться спокойным и невозмутимым.
Сын…
– Привет, Уэстдейл, – крикнул ему из толпы лорд Морган со счастливой улыбкой на лице.
Трус. Он чувствует себя в безопасности там, на крыльце, в окружении всех этих людей? Грегори возненавидел его больше прежнего. Дугал будет отцом его мальчика? Если бы в руках был пистолет, Грегори бы с радостью пристрелил его.
Улыбка Элизы была более сдержанной.
– Уэстдейл, как приятно снова видеть вас.
Его потрясла ее внешность. Она стала еще краше прежнего, возможно, потому, что выглядела усталой. Ее лицо, несмотря на новые морщинки, которые появились вокруг глаз, было смягчено материнством.
Любовью.
Потому что было ясно, она любит ребенка, которого держит на руках.
Даже не дождавшись ответа Грегори, она обратила сияющее лицо к малышу, которому не было еще и полгода, уютно устроившемуся у нее на руках.
– Привет, – крикнул им Грегори. Это единственное, что он смог выдавить, и не было смысла притворяться вежливым. Он был холодный. Чопорный.
Компания на ступеньках как-то разом притихла. Все, кроме малыша, который что-то ворковал и размахивал ручками.
Краем глаза Грегори увидел Пиппу, спина напряженная, глаза широко открыты. На долю секунды он поймал ее взгляд и увидел в нем безысходное отчаяние.
Случилось то, чего он страшился больше всего на свете, понял Грегори. Он потерял уважение женщины, которую обожает.
Женщины, которую любит.
В душе вспыхнуло изумление – радость, которая быстро сменилась скорбью.
Это была еще одна неизмеримо огромная трагедия в его жизни, такой же резкий и сильный удар по его духу, как и первый, когда Пиппа опустила голову и пошла прочь по дорожке к боковому черному входу.
Его жизнь, по крайней мере существенно важная часть, которую он никогда не хотел менять, кончилась. Что же осталось?
Ничего, кроме долга: долг перед титулом и перед семьей.
Долг перед домом Брейди.
Но отец вышколил его хорошо. Как и мама, а потом и матушка. Грегори сглотнул и сделал несколько шагов вперед.
– Моя очередь подержать его, – сказал он с наигранной бодростью и протянул руки.
Он чувствовал себя стариком. Глупым стариком.
Толпа, как один, спустилась навстречу.
Элиза протянула ему малыша. Он ощутил ее прежний запах, который больше никак на него не действовал, смешанный с новыми запахами: запахом детской кожи, присыпки и свежего белья.
– Ну вот, – тихо проговорила она. – Его зовут Уолтер, в честь отца Дугала.
– Не урони его, – прокричал Марбери.
Когда Грегори почувствовал извивающееся тельце в своих руках, давящая тяжесть в груди слегка ослабела. С этой парой Уолтер, даже если это его сын, не будет знать горя. У них обоих большие стабильные семьи – традиционные и состоятельные, – и нет ни малейших сомнений, что этого мальчика будут любить и лелеять.
Уолтер издал какое-то булькающее хихиканье, взмахнув своей крошечной ручкой перед лицом Грегори. Грегори был уверен, что объектом такого воодушевления стал его нос. Он сломал его в боксерском матче пять лет назад, и легкая горбинка, по словам Питера и Роберта, а иногда и Синтии, когда она за что-нибудь сердилась на него, делала Грегори похожим на клоуна.
После полагающихся тридцати секунд восхищения он вернул ребенка матери. Рука Грегори случайно задела грудь Элизы, когда он поднял Уолтера повыше, чтобы как раз-таки избежать этого, но это не пробудило в душе никаких романтических чувств. В сущности, наблюдая за тем, как она вновь подошла к кучке зрителей и поцеловала своего мужа в губы, Грегори не мог поверить, что когда-то был одержим идеей жениться на ней, что не разглядел настоящей женщины, с которой занимался любовью… женщины, влюбленной в другого мужчину – его лучшего друга Дугала.
И как Грегори мог не увидеть, что Дугал любит Элизу? Где были его глаза?
Он размышлял над этим, пока они все шли к озеру полюбоваться искусственными руинами. Он участвовал в оживленной беседе, даже отпустил парочку шуток, которые рассмешили Дугала. Оба раза Грегори видел в глазах Дугала надежду и оба раза намеренно отвернулся от него. Нет, он не готов вновь быть его другом. Дугал поступил с ним нечестно.
И уже в который раз Грегори вернулся к тому, что и Питер тоже не сказал ему правду.
Почему?
Что такого было в Грегори в тот момент его жизни, что и лучший друг, и любимый брат не были честны с ним? Он подошел к краю озера, мучаясь этим вопросом.
– Не надо, – сказала Элиза, появившаяся у его плеча. – Пожалуйста, не терзай себя.
– Что ты имеешь в виду? – осипшим голосом спросил Грегори.
– Уолтер не твой, – ответила она. – Клянусь.
Грегори испустил громкий вздох, больше похожий на стон. Короткая история их с Элизой отношений была отягощена серьезной драмой, из тех, что может разорвать человеку душу.
Слава Всевышнему, что с Грегори этого не случилось. Точнее, едва не случилось. Еще бы чуть-чуть, и… но чуть-чуть не считается.
Его омыла волна облегчения. Но он все еще был настолько ошеломлен, что не отводил взгляда от гусей, летящих по небу, провожая их глазами до тех пор, пока они не скрылись за деревьями, словно те были его якорем, его единственной надеждой на душевный покой.
Но он не может успокоиться, пока страдает Пиппа. Она, конечно же, подумала, что ребенок его. Грегори не мог дождаться, когда вернется в дом и скажет ей, что это не так. И признается в том, что любит ее.
Но вначале он должен остаться джентльменом и дать Элизе высказаться.
