Скарлетт не могла заснуть. Она беспокойно ворочалась с боку на бок, она все еще боялась, что саранча, улучив момент, заберется в дом. И сколько ни успокаивала ее Мамушка, отдыхавшая рядом с ней в кресле, девочка никак не могла заснуть.
Но потом, изнуренная тяжелым днем и бессонным началом ночи, она забылась беспокойным сном.
Утром Скарлетт проснулась от яркого солнечного света, заливавшего кровать, яркого света, изредка омрачавшегося промелькнувшей тенью.
Мамушка спала, запрокинув голову, в кресле. Скарлетт вскочила с кровати и подбежала к окну.
Она увидела своего отца, который стоял в начале аллеи и не отрываясь смотрел на деревья. Скарлетт поняла, что он даже не ложился спать. На нем была та же задымленная одежда, и девочка засмотрелась, пораженная видом своего отца, и в то же время восхищенная им.
Эллин вышла на крыльцо и замерла. Каждое дерево, каждый кустик, вся земля, казалось, были объяты бледным пламенем. Саранча махала крылышками, стряхивая ночную росу. Все было залито красновато-золотистым мерцающим светом.
Она стала рядом со своим мужем, стараясь не наступать на саранчу. Так они стояли и смотрели. Над их головами небо было голубым-голубым и ясным.
— Красиво, — внезапно сказал Джеральд О’Хара. — Пусть погиб весь урожай, — сказал он, вздохнув, — но не всякому случается видеть, как полчища саранчи машут крылышками на заре.
Эллин удивилась, услышав подобное от мужа. Она всегда считала его слишком прагматичным для таких высказываний.
Вдалеке, над склонами холмов, в небе показалось бледно-красноватое пятно. Оно густело и растекалось.
— Вон она летит, главная стая полетела на север.
Теперь с деревьев, с земли, отовсюду поднималась саранча. Казалось, в воздух взлетают стрекозы. Саранча проверяла, высохли ли ее крылышки.
Она снова пускалась в путь. На много миль вокруг над кустами, над полями, над землей поднимался красновато-коричневый туман. Снова померкло солнце. Покрытые наростами ветки расправлялись, облегченные. Они были совершенно голыми, остались лишь черные остовы стволов и веток.
Все утро хозяева усадьбы и рабы наблюдали как коричневые наросты редели, распадались и исчезали. Саранча устремлялась к главной стае — красновато-коричневому пятну на севере.
Поля, еще недавно зеленевшие хлопком и табаком, стояли мертвые. Все деревья были обнажены — полное опустошение, нигде ни былинки, ни листика.
К полудню красноватое облако исчезло. Лишь изредка падало отставшее насекомое. На земле валялась дохлая саранча. Рабы-негры сметали ее ветками и собирали в мешки.
Эллин удивилась, зачем они это делают, ведь можно сжечь саранчу прямо на месте. С этим вопросом она и обратилась к управляющему поместьем Джонасу Уилкерсону.
Тот криво улыбнулся. Его глаза покраснели от бессонницы, и ему не хотелось объяснять такой утонченной женщине как Эллин, зачем негры сметают саранчу в мешки.
Но Эллин тут же все объяснил большой Сэм, который руководил уборкой саранчи. Его толстые африканские губы расползлись в улыбке.
— Я понимаю, мэм, вам никогда не доводилось есть сушеной саранчи, — сказал большой Сэм.
— Как есть? — изумилась Эллин.
— Это было двадцать лет назад, — улыбнулся негр. — Тогда я жил на юге, и у нас тоже появилась саранча. Целых три месяца всем рабам пришлось жить на одной кукурузе и сушеной саранче. Недурная еда, мэм, похожа на копченую рыбу.
Но Эллин даже тошно было слушать об этом. Она заспешила в дом, прикрыв рот рукой.
После завтрака все мужчины отправились в поле, ведь все нужно было сеять заново.
«Если повезет, — думала Эллин, — то следующая стая не полетит тем же путем».
Она надеялась, что скоро пойдет дождь и зазеленеет новая трава, ведь иначе нечем будет кормить скот. А ведь на земле не осталось ни единой травинки.
Скарлетт подошла к матери.
— Мама, а она не вернется больше?
Эллин пожала плечами.
— Надеюсь, что нет. Но если и вернется, то мы знаем уже как с ней бороться.
— Мы опять будем стучать в железо и жечь костры?
— Да, наверное, — вздохнула Эллин, ведь она уже примирилась с мыслью, что саранча может прилететь через несколько лет, ведь саранча как засуха, она неизбежна время от времени.
И Эллин, и все остальные в Таре чувствовали себя как люди, уцелевшие после разорительной войны.
А вернувшись с поля, Джеральд на удивление ел с аппетитом.
— Могло быть и хуже, — говорил он, — могло быть гораздо хуже.
И Эллин и Скарлетт изумленно смотрели на него.
«Что же может быть хуже? — думала Эллин. — Неужели может быть что-нибудь хуже этой выжженной, потерявшей зеленый цвет земли?»
А Скарлетт боялась выходить на улицу. Правда, это не помешало ей поднять с земли одну еле живую саранчу и принести ее в свою спальню. Она посадила насекомое на столик и подталкивала его пальцами. То нехотя перебирало своими ножками с зазубринками, цепляясь за выступы, и пробовало расправить крылья.
Скарлетт подняла раму и, посадив саранчу на ладонь, выпустила ее. Она смотрела, как насекомое, расправив в полете крылья, подхваченное ветром, устремилось на север, туда, где исчезла главная стая.
«Может быть, она еще догонит своих», — подумала Скарлетт удивляясь тому, что она может думать о саранче с сожалением.
Мамушка зашла в комнату.
— Скарлетт, ты зачем подняла раму? — служанка бросилась к окну закрывать его.
— Мамушка, а я выпустила одну саранчу на свободу.
— Ну и правильно сделала, — сказала старая служанка и погладила девочку по голове.
Скарлетт была всеобщей любимицей в Таре. Это началось еще давно, когда она родилась.
Впервые, когда Эллин смогла выйти с маленькой Скарлетт на крыльцо дома, собрались все рабы в усадьбе, чтобы полюбоваться на новорожденную.
Они приносили свои незамысловатые подарки — птиц, яйца, цветы — и восторженно изумлялись мягким волосикам девочки и ее большим глазам. Они так поздравляли миссис О’Хара, словно она совершила какой-то подвиг.
А та чувствовала себя героиней и с благодарной улыбкой посматривала на восхищенных, неловко переминавшихся с ноги на ногу рабов.
Конечно же, самым большим другом Скарлетт от самого ее рождения была Мамушка. Эта грузная негритянка отдавала ей всю свою душу. Но кроме нее у Скарлетт был и еще один друг — повар, высокий, немного нескладный гигант-Геркулес, служивший на кухне в усадьбе.
Часто, закончив работу, Геркулес сажал Скарлетт себе на плечи, относил в тень большого дерева и играл с ней.
