Ульяна Соболева - Катерина. Из ада в рай, из рая в ад

— Что ж, молодой человек, вы герой! Я вам обязана, а долги нужно возвращать, не скрою, что удивлена всему что мне рассказали, но я вам верю. Я помилую княгиню Потоцкую, и верну ей все ее земли, за исключением собственности ее свекра, нажитой предательством родины. Я прямо сейчас подпишу бумаги, и можете отправляться. Я надеюсь, вы сделали правильный выбор, передайте княгине, что я буду, рада видеть ее снова при дворе, никто не посмеет говорить о ней плохо, пока я не позволю.

— О, Ваше Величество! — Сергей упал на одно колено и поднес руку царицы к своим губам

— но — но, гардемарин, по — придержите ваш пыл.

Григорий посмотрел на графа с укоризной.

Царица засмеялась, нежно посмотрела на своего фаворита, затем подошла к секретеру и достала лист бумаги. Она обмакнула перо в чернила и быстро что- то написала, затем поднесла бумагу к глазам, внимательно прочла, дописала еще что-то. Поставила печать и подула на лист. Затем протянула бумагу Сергею.

— Вот ваше помилованье, оно откроет вам двери темницы.

Сергей поблагодарил государыню еще раз, пожал руки братьям Орловым и опрометью бросился в конюшню седлать своего Ветра.

— Хороша девчонка! — сказала Екатерина усаживаясь на диван — ловко она окрутила и того и другого, а каким ягненком казалась. Что там с ее мужем? Ни в чем новом не признался?

— Ну он вряд ли в чем то еще признается, все что могли мы вытащили из него раскаленными клещами — Сказал Алексей и подмигнул брату

— Фи, Алешка, избавь меня от этих гнусных подробностей. А Мирович?

— Не раскаялся, упрям как осел. Вину свою признавать не хочет.

Царица нахмурилась

— Батюшку ему исповедаться посылали, пусть добьется раскаянья.

— Все бесполезно. Посылали уже, твердит что исполнял свой долг, фанатик несчастный.

Екатерина сложила руки на груди.

— Пиши приказ о казни, Алексей. Мировича и Потоцких казнить отсечением головы. Без особой жестокости. Казнь назначить утром тринадцатого декабря. Решение изменению не подлежит.

Сергей подстегивал Вороного жеребца все сильнее мчась во весь опор. Бумага о помиловании лежала у него возле сердца и грела душу. Он представлял себе ее счастливое лицо, в тот момент как скажет ей, что она свободна. Вот уже показались зубья Петропавловской крепости, а за нами и гауптвахта. Сергей предъявил бумаги стражникам, отдал своего коня и бросился во внутрь. Там он предъявил письмо государыни коменданту.

— у меня приказ о помиловании княгини Потоцкой, проведите меня к ней немедленно.

Комендант бегло пробежал глазами по бумаге удивленно хмыкнул и приказал двум солдатам сопроводить графа.

Расстояние от кабинета начальника тюрьмы, до казематов показалось Сергею вечностью, но когда они подошли к темнице, там никого не оказалось.

— Странно — сказал один из солдат — куда этот новенький подевался? Ведь ему приказано стеречь по дверью.

Другой пожал плечами, достал из — за пояса ключи, нашел нужный и отворил дверь. Сергей в нетерпении их растолкал и бросился к койке, где под старым покрывалом виднелся силуэт человека.

— Сударыня, Екатерина Павловна! — я приехал за вами.

Человек под одеяло не пошевелился и ничего не ответил

— Вы слышите меня? — Юноша в нетерпении сдернул покрывало и тут же в ужасе отшатнулся. В постели лежал мужчина, белый как мел и его трясло словно в лихорадке. На его лице отразился животный страх. В этот момент Соколову стало ясно, почему у дверей отсутствовал конвоир. Сергей схватил человека за шиворот и выдернул с койки

— Где она? — прорычал граф и тряхнул несчастного — где она, черт тебя подери? Кто ты? Отвечай! Не то я дух из тебя вытрясу!

— Сбежала — прохрипел мужчина и зашелся в приступе кашля.

— Кто ей помог? Говори, презренный!

— Я не знаю, не знаю — человек задыхался — мужчина, богатый, знатный, он заплатил денег, много золота моей семье. Она ушла в моем плаще, а я остался.

Сергею стало не по себе. Что еще за мужчина? Она его знала раньше? Кому она доверилась?

— Как он выглядел?! — Сергей снова тряхнул несчастного

— Невысокий, коренастый. О боже, сударь, неужели вы думаете, он мне представился?

Бешеная злоба ослепила Соколова, он выхватил пистолет и приставил к виску несчастного.

— Умоляю, вас — не надо. Я смертельно болен, мне недолго осталось!

Словно в подтверждение своих слов он снова зашелся в приступе кашля, и в уголке его дрожащего рта появилась тоненькая струйка крови.

Сергей разжал пальцы, и мужчина упал на пол у его ног, лейтенант тяжело осел на койку и закрыл лицо руками

— Пошли вон! Все! Уведите его!

Его слепил гнев от бессилия, гнев на самого себя. Какой же он идиот. Поверил в сказку, уже в который раз упал в ту же яму. Мчался как дурак на крыльях любви, а она взяла и сбежала с любовником. Наверняка эта связь длилась уже давно — «Авантюристка, грязная потаскуха». Так больно ему еще никогда не было. Он закрыл глаза, стиснул зубы.

— Черт…Ааааа…Черт!

Его кулак силой врезался в стену один раз, другой, третий, пока костяшки пальцев не начали кровоточить

Глеб Соколов относился к такому типу людей, которые почти ничего не говорят, но очень много делают. Он не употреблял спиртного, всегда аккуратен и ухожен, женщины совершенно напрасно пытались завоевать его расположение и заполучить в женихи или любовники. Глеб истинный солдат до мозга костей, у него не было времени на любовь, у него не было времени на себя самого. С утра до вечера в казармах. Конечно мужские инстинкты брали свое и он иногда наведывался в знаменитый дом на Вознесенской улице (первый известный бордель в Петербурге). Там у него имелась постоянная девица — Агнесс, полька по происхождению. Скорей всего это — не настоящее имя. Никто не знал откуда мадам Дрезден (хозяйка борделя) привозит своих девочек. Но все они были иностранками. Агнесс казалась самой старшей из них и самой спокойной, он даже своеобразно к ней привязался, посещая ее два раза в месяц из года в год.

Друзья считали Глеба целеустремленным, серьезным и принципиальным. Как же они не походили друг на друга с Глебом, хотя внешнее сходство, безусловно, имелось. Сергей, словно полная его противоположность — вспыльчивый, дерзкий. Вот и теперь лейтенант пропал и уже несколько дней не появлялся ни дома, ни в казармах.

Выйдя из очередного трактира, Глеб вновь оседлал своего коня, следом плелся Андрей Воронов и сердито ворчал себе под нос:

— Это безобразие, но зачем мы шатаемся по этим грязным заведениям, сил никаких нет. Может он у бабы какой? Может у Завадской этой, а может видеть нас не хочет. Ну почему я должен таскать свои старые больные кости по злачным местам?!