Он едва заметно улыбнулся:
– Ее величество просила меня поговорить с вами. Она прочла ваше письмо, но в последнее время на ее долю выпало немало испытаний, как из-за отсроченных кортесов, так и из-за забот о безопасности королевства. Решение вашего высочества лишь прибавило ей тревог.
Меня кольнуло дурное предчувствие.
– Мне очень жаль, если я стала причиной ее волнений, но она наверняка понимала, что рано или поздно этот день наступит. А поскольку я предпочитаю путешествовать морем, нужно подготовиться заранее.
– И вы собираетесь взять с собой в море младенца?
Я замерла:
– Он мой сын.
Сиснерос пристально посмотрел на меня и наконец кивнул:
– Конечно. И все же, ваше высочество, вы не можете просто так взять и отправиться во Фландрию. Мы ведем войну с Францией. Представьте, как будет рад король Луи, если в открытом море захватит в плен вас и испанского принца. За вас обоих дадут хороший выкуп. В обмен на вашу свободу он может даже потребовать, чтобы мы уступили ему Неаполь.
Неужели мать прислала его, чтобы он меня отчитал? И почему в таком случае она не приехала сама? Раньше она никогда не стеснялась устраивать мне выговор.
Я выпрямилась во весь свой рост:
– Вряд ли мне угрожает какая-либо опасность со стороны французов. Откуда Луи вообще знать о моем отъезде, если только мы сами ему не сообщим? – Я посмотрела архиепископу в глаза. – К тому же вы ведь явились не за этим, монсеньор? Говорите прямо. Почему мать прислала вас, а не приехала сама?
– Ее величеству нужно подписать несколько сот одобренных кортесами петиций, не говоря уже о ее обязанностях как монарха. Она просила меня сообщить вашему высочеству, что, к ее немалому сожалению, пока что необходимо ваше присутствие в Испании. Отъезд вашего мужа эрцгерцога в Арагон и его последующее бегство во Францию вызвали куда больше хлопот, нежели можно было ожидать. Хотя кортесы в этом году завершили работу, вас могут позвать, когда они соберутся снова.
Слова его мне не понравились.
– Что может случиться такого важного, чтобы мне пришлось остаться до следующего года?
– Я всего лишь слуга, ваше высочество. – Сиснерос наклонил голову, и меня пробрала дрожь. – Ее величество приедет встретиться с вами, как только будет возможность. Естественно, я передам ей все ваши соображения.
Я сжала руки, подавляя внезапное желание броситься прочь из комнаты.
– Я напишу письмо, – с удивительным спокойствием проговорила я, хотя мне казалось, будто я ступаю по тонкому льду. Мне даже удалось улыбнуться. – Вы наверняка устали, монсеньор. Позвольте мне проводить вас в ваши покои. Как долго вы намерены здесь пробыть?
Я направилась к двери, но он угрожающим жестом преградил мне путь:
– В том нет необходимости. Я пробуду здесь недолго, к тому же мои гвардейцы и я привыкли сами заботиться о себе.
– Гвардейцы? – переспросила я, чувствуя, как лед под ногами подламывается.
– Да. В округе происходят волнения: урожай не удался, а зима обещает быть суровой. До нас дошли слухи о волнениях в Медина-дель-Кампо, и мы решили, что стоит усилить вашу охрану. – Он холодно улыбнулся. – Всего лишь предосторожность, не более того. Вам не о чем беспокоиться. У вас и без того хватает дел, не считая забот о его высочестве инфанте. Вряд ли вы даже заметите перемену.
Я словно нырнула головой в омут. Гвардейцы. Он привел с собой гвардейцев. Он усиливал мою охрану. Несколько дней назад я побывала в Медина-дель-Кампо и видела процветающий город. На рынке царило полное изобилие, никаких признаков волнений я не заметила.
Сиснерос направился к двери.
– Когда? – спросила я, не в силах сдержать дрожь в голосе. – Когда сможет приехать ее величество?
– Скоро. – Он оглянулся через плечо. – Проявите терпение, ваше высочество. Даже правящая королева вынуждена следовать законам и решениям выборных органов, каковыми в Испании являются кортесы и совет. Порой у нее не остается выхода, кроме как подчиниться, даже несмотря на то, что она носит корону.
Меня пробрало холодом. Сиснерос снова наклонил голову, открыл дверь и вышел. Услышав его удаляющиеся шаги, я схватилась дрожащей рукой за спинку кресла.
Сиснерос уехал через два дня, столь же внезапно, как и появился. Но его шестьдесят с лишним гвардейцев остались, за одну ночь превратив уютное жилище в казарму. Мы с фрейлинами чувствовали себя в покоях словно в осаде, боясь, что моего сына могут похитить прямо из колыбели.
Последующий приезд Лопеса, секретаря матери, не уменьшил моих опасений. Чуть сильнее полысевший и измученный заботами, он тем не менее рад был меня видеть и, как и во Фландрии, попытался успокоить и ответить на все вопросы. Он заверил, что мать здорова, но у нее много хлопот с кортесами и что от моего мужа все еще нет никаких известий. Лопес также добавил, что мать лично послала его, чтобы служить мне, и взял на себя роль секретаря, помогая писать письма и отправляя их с курьером. Я знала, что письма доходят, поскольку каждый раз получала один и тот же бесстрастный ответ: следует проявить терпение и ее величество приедет, как только сможет. Пока же делать было нечего: наступила зима, и никуда ехать я не могла. Приходилось ждать весны. Если мне что-то требовалось, нужно было только попросить: Ла-Мота была обеспечена всем необходимым для долгого и сурового времени года.
Ни один из ответов не был написан рукой матери, хотя на каждом имелась ее печать, и мои подозрения росли с каждым днем. Я не сидела взаперти и могла выходить из покоев, когда мне вздумается, как и фрейлины. Но чтобы не оставалось никаких сомнений, гвардейцы архиепископа днем и ночью стерегли башню и главные ворота. Покинуть замок, минуя их, было невозможно.
Каждый день я поднималась на стену и часами стояла, кутаясь в плащ и глядя на темнеющее небо. Собирались темные тучи, неторопливо кружили одинокие ястребы, высматривая добычу в высокой траве внизу, пока зима окончательно не вступила в свои права.
Внутри меня царила всепоглощающая пустота. Хотелось верить, что случилось нечто требующее полного внимания со стороны матери. В прошлом подобное от меня утаивали: мне не сказали сразу ни о смерти мужа Каталины, ни о войне за Неаполь. Злило, что мать считает, будто меня до сих пор, словно ребенка, следует беречь от реальности этого мира, но ведь это вовсе не значило, что она мне лгала. Я убеждала себя в этом раз за разом, не в силах вынести мысли, что она откладывает свой приезд до последней крайности.
Я схватилась за каменный зубец стены. Боже милостивый, что, если Филипп был прав? Я полностью доверяла матери. Защищала ее, даже строила ради нее интриги, вызывая недоверие и враждебность со стороны мужа. Филипп считал, что она и отец убили Безансона. Что, если это правда? Мать вполне была способна на такое. Ради блага Испании она была готова на все. Филипп говорил, что она никогда не позволит мне править, что она заманила нас сюда, мечтая забрать в руки нашего сына Карла – принца, из которого она могла сделать достойного ее наследника. Мы не взяли Карла с собой, и это разрушило ее планы, но теперь я подарила ей новый шанс – родила еще одного сына.
