Вздохнув, Элтон с неудовольствием кивнул головой. Он велел Анджеле вернуться к гостям, прибавив при этом, что долго не задержится. Синклеру не хотелось встречаться с Гарди, но он опасался, что тот, чего доброго, заявится в Бель-Клер, если сейчас не поговорить с ним. Элтон рассчитывал заниматься только своей плантацией и надеялся, что янки оставят его в покое. Конечно, уверенности в том, что желание его сбудется, было мало, но после смерти Твайлы его ничто не интересовало, кроме земли. Элтон понимал, что старается для Анджелы – раз уж она вернулась в Америку, он должен заботиться о ней и жить ради любимой дочери.
Синклер знал путь в подвал – одно из предыдущих собраний проходило там. Он осторожно выскользнул наружу с обратной стороны дома и, миновав густые заросли какого-то кустарника, прокрался к тяжелым деревянным дверям. За ними начинались ступеньки вниз.
Гарди уже ждал его. Пахло какой-то кислятиной, но подвалы в Новом Орлеане вообще были редкостью, и во всех стояла сырость. Едва вдохнув спертый воздух, Элтон скривился: думал ли когда-нибудь Гарди, что ему придется поселиться в подобном месте?
Мужчины пожали друг другу руки, и Элтон тут же сказал, что у него мало времени.
– Наш разговор будет недолог, – заверил его старый приятель. – Я подумал: может, тебе стоит узнать о том, что они интересуются событиями на монетном дворе?
– Но почему? – Синклер напрягся. – Теперь все у них под контролем. Какая разница, кто организовал его захват? И о чем беспокоиться? Мы все нацепили маски. К тому же монетным двором сейчас управляют северяне. А мы всего-то и сделали, что закрыли его!
– Они провели инвентаризацию, – сообщил Гарди.
– Ну и что? Мы же ничего не украли, – возразил Элтон. – Да и этот так называемый захват был всего лишь демонстрацией нашей позиции.
– Знаю-знаю. Но дело в том, что, по их утверждению, с монетного двора пропал набор резных пластин для печатания денег. Новых. Думаю, это правда. Иначе они не стали бы печатать сто пятьдесят миллионов зеленых купюр на другом монетном дворе. Они не знают, что делать – если пластины попали в руки южан, финансовой катастрофы не миновать.
– Господь с тобою, друг, – возвысил голос Синклер, – на чьей же ты стороне?
На мгновение Гарди съежился под горящим взглядом Элтона, но потом выпрямился и спокойно ответил:
– Ты не живешь в подвале, Элтон. И жена твоя не прислуживает янки. То, что я, и ты, и остальные пытались сделать, не дало результата. Мы ничем не можем помочь Конфедерации. Нравится нам это или нет, но все мы – снова часть Союза. Нам не победить их, – продолжал Гарди ровным тихим голосом, как будто только сейчас вспомнил, что происходит у него над головой. – Стало быть, мы должны подумать, как присоединиться к ним, не теряя при этом самоуважения. Некоторые плантаторы поговаривают даже о том, как бы создать консервативное крыло юнионистской группы, которое помогло бы восстановить Луизиану в Союзе еще до окончания войны.
– Но это же нелепо, – пожал плечами Синклер.
– Почему? Если обдумать все как следует… Они хотят попросить лишь о двух вещах – о сохранении рабства и о том, чтобы во властные структуры штата ввели нашего представителя.
– Этого не будет никогда, – отрезал Синклер.
– Нет, будет, если только они не посчитают нас бунтовщиками. Меньше всего нам сейчас нужно, чтобы янки заподозрили нас в том, что это мы устроили переворот на монетном дворе и украли пластины для печатания денег. Причем украли для Конфедерации, – горячо договорил Гарди.
– Знаешь, я больше не хочу всем этим заниматься, – устало ответил Элтон. – Все, чего я хочу, это мира для моей семьи и покоя на плантации. Так что, если кто и скажет, что я принимал участие в событиях на монетном дворе, я буду это отрицать.
– Никто ни в чем не признается, – заверил его Гарди. – Но ты же больше не ходишь на наши собрания, а значит, тебе неизвестно, что происходит. У меня хватило глупости подумать, будто наши дела все еще интересуют тебя, но выяснилось, что я ошибся.
– Верно, – кивнул Синклер. – А теперь, если ты уже все сказал, позволь мне откланяться – хочу вернуться наверх, пока никто не заметил моего отсутствия.
– Да, я все сказал, – с презрением бросил Гарди.
Анджела чувствовала себя ужасно, зато Клодия весь вечер в упоении плясала и развлекалась в обществе янки. Анджела сочувствовала Реймонду, который хмуро наблюдал за поведением жены.
– Видишь, как ухмыляются эти негодяи, – обратился Реймонд к Анджеле. – Понимают, что я повредил ногу на войне, и теперь радуются, что могут у меня на глазах танцевать с моей женой.
– Постарайся не показывать им, как ты презираешь их, – увещевала его Анджела. – Ведь только этого они и добиваются. Сделай вид, что тебе все равно.
– Вообще-то мне и в самом деле это безразлично, – заметил Реймонд.
Анджелу это не удивило, но она ничего не сказала.
– Ты – единственная женщина, с которой мне хотелось бы танцевать, – вдруг взволнованно заговорил Реймонд. – Только тебя я хотел бы видеть своей женой. Каким же идиотом я был! Я всегда считал само собой разумеющимся, что ты станешь моей, поскольку так решили наши родители, и даже не подумал сделать что-то для того, чтобы ты полюбила меня так же сильно, как я любил тебя! Ах, если бы это случилось, мне не пришлось бы жениться на другой и…
– Реймонд, прекрати! – оборвала его Анджела. Его признание вызывало у нее только раздражение. Затем, смягчившись, она добавила: – Прошлого не вернуть. Одному Господу известно, как я поступила бы, если бы могла это сделать…
– Анджела, – удивленно вскричал Реймонд, – не хочешь же ты сказать…
– Нет! – остановила его девушка. – Ты неправильно понял меня. Я хочу быть твоим другом, но это нелегко, когда ты говоришь такие вещи. Мне очень жаль, что ты несчастлив с Клодией, но тебе не следует рассказывать мне об этом. Разве ты не понимаешь?
Тут к ним подошел Элтон и громко, так, чтобы слышали окружающие, проговорил:
– Как жаль, что голова у тебя так и не проходит. Ты очень бледна, похоже, тебе стало хуже. Боюсь, нам придется уйти.
Анджела поняла его с полуслова. Прижав пальцы к вискам, она простонала:
– Да, папочка. У меня такое чувство, что я вот-вот упаду в обморок, к тому же меня мутит.
Взяв дочь под руку, Синклер кивнул Реймонду и направился к хозяйке, чтобы принести свои извинения.
Темные глаза Элизабет Гембри подозрительно заблестели.
– Какая досада, что вы плохо себя чувствуете, – с напускной вежливостью произнесла она. – Да, мне действительно очень жаль.
– Надеюсь, мы как-нибудь увидимся еще раз, – сердечно улыбаясь, промолвила Анджела. – Вы – чудесная хозяйка. Нам, южанкам, надо многому научиться у вас, северян. – Со стороны казалось, что беседуют две лучшие подруги.
