Он стоял и смотрел, как ее пальцы поправляют завитки, — его увлекла игра света на нежной коже Рене.
— Вы такая чертовски хорошенькая женщина, — пробормотал Винсент, испытывая искушение взять золотой спиральный локон и пропустить его через свои пальцы. — Даже если бы в ваших жилах не текла благородная кровь, я все равно бы женился на вас, чтобы такая красота не досталась больше никому. У меня, конечно, нет титула герцога или графа, и у меня нет хорошей родословной, и цвет крови в моих венах не голубой, но вы не будете разочарованы, моя дорогая. Я одену вас как королеву, я закутаю вас в шелка и атлас с головы до ног, я куплю вам самые изящные драгоценные камни, которые только можно купить за деньги. Драгоценные камни, как вот эти, — он шлепнул на стол бархатную коробочку, которую принес с собой, — они как раз для вас, и это справедливо.
Рене не видела рубины «Кровь Дракона» с момента поспешного отъезда из Лондона, и, несмотря на все, что случилось между тогда и теперь, дыхание у нее перехватило, стоило ей только взглянуть на эти потрясающие драгоценности. Они были великолепны, они притягивали к себе взгляд, гипнотизировали Рене точно так же, как в первый раз, когда она увидела их на графине де Блоис.
— Изящные, не так ли? Исключительной красоты, вы согласны? Они словно созданы для того, чтобы снять этот налет невинности с вашего платья. Могу ли я…
Рене положила гребенку на столик перед зеркалом и сложила руки на коленях. Винсент вынул ожерелье из коробочки и приложил его к шее Рене, затем наклонился, чтобы застегнуть его. Она почувствовала его жаркое дыхание, его рот почти касался ее щеки, от него пахло алкоголем, табаком и еще чем-то отвратительным. Судя по его красным глазам, Рене поняла, что он пил полдня без передышки, но еще вполне крепко держался на ногах. Его руки, после того как он застегнул ожерелье, задержались у нее на шее. Винсент смотрел в зеркало на ее отражение.
Ожерелье было тяжелое; на фоне белоснежной кожи рубины напоминали свежую кровь, темную и сверкающую, которая стекает в глубокий вырез платья. Это, конечно, безвкусица — показаться в таких драгоценностях на вечере, где не будет танцев, но она не стала возражать, когда Винсент предложил надеть их. Она подумала, что, поскольку сегодня все собрались под одной крышей, Винсент не станет забирать их в конце вечера.
Пальцы Винсента впились в нежные плечи девушки, золотая филигрань царапала кожу. Его взгляд был сосредоточен на рубине в форме большой слезы, висевшем как раз в ложбинке на груди, и девушке показалось, что у него сейчас потекут слюни.
— Красиво, — бормотал он, — как красиво. Прелестно. Мне даже в голову не приходило, что у меня когда-нибудь появится шанс заполучить такую красавицу.
Рене слегка отодвинулась, надеясь освободиться от рук Винсента. Он вздохнул и переключил внимание на браслет, ожидая, когда тот окажется на тонком запястье, чтобы опять приблизиться к Рене. Он держал длинные пальцы Рене, как заложников, в большом волосатом кулаке, потом поднес ее руку к губам и запечатлел долгий мокрый поцелуй в запястье. У Винсента перехватило дыхание, в горле запершило; он лизнул ее руку, как лижут соль, она отдернула ее и, не зная, что предпринять, стала судорожно поправлять юбку, а потом потянулась к серьгам.
Пальцы Рене дрожали, она с трудом продела серьги в мочки и дважды укололась, прежде чем раскачивающиеся камни запылали красным и белым огнем у шеи. Чтобы Винсент не отыскал новый повод прикоснуться, Рене встала из-за столика, ожидая, что он отойдет в сторону и не будет загораживать дорогу.
Он, напротив, подошел к ней еще ближе.
— Через два дня мы будем мужем и женой.
— Я не забыла об этом, месье.
— Так как вам все равно придется быть со мной понеж-нее, мадемуазель, может, будет… выгоднее… проявить… некоторую теплоту или даже небольшую благодарность поскорее? Лучше раньше, чем позже? А? — Сальный взгляд пополз по ее груди.
Рене с вызовом посмотрела на него.
— Выгодней для кого, месье? Для вас или для меня?
Винсент покосился на нее, и Рене опять почувствовала его зловонное дыхание.
— Для нас обоих, конечно. Вам не придется провести еще одну холодную ночь в полном одиночестве, и я не буду мучиться и переживать, как вы тут одна, без меня.
— Но я не одна, месье. Как вы могли заметить, — она многозначительно взглянула на дверь, где стояли Антуан и Дженни, — у меня есть компания, и нет смысла утруждать еще кого-то заботами обо мне.
Рене решила быстро пройти мимо него, но его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья и дернули так, что она оказалась перед его носом.
— Вы можете думать, что ваша кровь лучше моей, — прорычал он, — но когда она течет из вены, то совершенно одинакового цвета и у вас, и у меня, и если вы не хотите увидеть это воочию, вы никогда не будете отворачиваться от меня, поворачиваться ко мне спиной и отталкивать меня. Вы поняли, мадемуазель? — Ее опять обдало его смердящее дыхание, и Рене отшатнулась от торговца, как от дьявола.
Лицо Винсента покрылось красными пятнами, глаза засверкали, и Рене вдруг поняла, что было бы глупо с ее стороны, непростительно глупо дразнить сейчас Винсента или Роса, да и вообще злить любого из гостей этого вечера. Она прикусила нижнюю губу и опустила глаза, прежде чем отвернуться.
— Вы должны простить меня, месье, — кротко прошептала она. — Все случилось так быстро, и мне некого было просить о помощи. Бандит с большой дороги почти изнасиловал меня. Меня чуть не застрелили по ошибке. Полковник Рос действует так, как будто только я одна виновата, что его замысел провалился, а мой дядя все еще отказывается верить, что Антуан не стрелял в него. — Она подняла глаза, и в них стояли слезы. — Поверьте мне, месье, когда я буду вашей женой и вы заберете меня из этого ужасного места, я не стану вас отталкивать. Я не захочу вас отталкивать. Я буду желать лишь одного — чтобы ваши сильные руки обнимали меня покрепче, укрывали меня, защищали, чтобы я могла чувствовать себя в полной безопасности. Вы будете… охранять меня, будете или нет?
Гнев в его глазах слегка угас, а потом и совсем исчез, стоило ему увидеть блестящую слезинку, катившуюся по нежной щеке.
— Рене… Вы на самом деле так думаете? Это все правда, что вы сказали сейчас?
— Я клянусь вам. Как только мы — позже…
— Мы не должны ждать, — заявил Винсент охрипшим голосом, наклоняясь к ней совсем близко. — Я с удовольствием буду охранять вас сейчас, ей-богу, и если Рос или кто-то еще — а таких полно тут — будут на вас пялиться, я выдеру у них легкие и вытащу через глотку. Я не буду разговаривать. Я буду действовать.
— Нет, нет, мы должны подождать, месье. — Она жалобно зарыдала, чтобы ее ложь выглядела убедительнее, чтобы Винсент, который внимательно наблюдал за ее лицом, ничего не заподозрил. — Мы должны получить благословение церкви. Я… католичка, и девственница, и… Это был бы грех перед Богом.
