Хоуп улыбнулась, понимая и сочувствуя ей. Ее собственное детство прошло без подарков, за исключением маленьких пустячков, которые ее сестры дарили ей и Фейт втайне от дедушки. И она до сих пор находила, что подарки – это волнующее событие в жизни.
– И что ты надеешься получить в этом году?
– Куклу.
– И ты думаешь, что получишь ее?
– Я не знаю, мисс. Но я надеюсь. Мне очень бы хотелось иметь маленькую куколку.
Ее глаза сияли от нетерпения.
– Ты была здесь в прошлом году?
– Да, мисс.
– И что ты получила в прошлом году?
Девочка поджала губы.
– Шерсть и иголку, чтобы починить мои чулки.
– О, дорогая. – Это вовсе не могло считаться подарком, подумала Хоуп. – А годом раньше, ты здесь была?
Май жалко усмехнулась, показав редкие зубы.
– Да, мисс, я и тогда получила шерсть и иглу.
– О, дорогая.
– Это обычный подарок, мисс. Комплект для починки.
Хоуп удержалась от рвавшейся наружу дерзости.
– И все же в этом году ты надеешься на куклу?
Май решительно кивнула.
– В церкви говорят, что если вы действительно что-то хотите, вы должны молиться об этом, и я молилась, прося себе куклу, поэтому, возможно... – Она энергично и вполне оптимистично пожала плечами.
Хоуп тепло ей улыбнулась.
– Я надеюсь, что ты получишь свою куклу, Май.
– Спасибо, мисс. Я тоже надеюсь. У меня никогда не было куклы. Никогда ничего лично моего.
Вероятно, даже собственного имени. Интересно, подумала Хоуп, обе тарелки с маслом предназначались девочкам по имени Май? Неудивительно, что ей ужасно хотелось иметь что-нибудь свое собственное. Кукла стала бы той вещью, которую она бы полюбила.
– Как долго ты здесь живешь, Май?
– Пять лет, мисс. Меня привезли сюда, когда мне было примерно четыре года, я так думаю.
Хоуп не могла не улыбнуться в ответ.
– И все же ты продолжаешь надеяться на куклу?
Девочка пожала плечами.
– Мечтать ведь никому не вредно, мисс, не так ли?
Хоуп положила руку на маленькую девчачью головку.
– Нет, Май, – сказала она мягко, – конечно же, мечтать никогда не вредно.
Девочка убежала по своим делам, а Хоуп вернулась к группе экскурсантов. В горле у Хоуп стоял комок, когда она обращалась к леди Элинор:
– Девочка сказала, что сегодня у нее день рождения. Она сказала, что будет маленькое празднование.
Леди Элинор кивнула.
– Да, мы делаем это пятнадцатого числа каждого месяца. Все это ерунда, конечно. Празднование дня рождения совершенно неразумно, особенно когда вы понимаете, что большинство этих детей – нежеланные дети. Но некоторые леди из руководства настаивают на этом. И это награда за хорошее поведение.
– А дети получают подарок?
– Да.
– Что получит Май?
– Шерсть для штопанья и иголку.
– Она молилась, чтобы ей подарили куклу, которую она могла бы любить.
– О боже, зачем? Они всегда получают шерсть и иглу. Она это знает. Это хороший, полезный подарок. – Леди Элинор кивала, довольная собой. – Они в любом случае должны чинить свои чулки, а значит, этот расход оправдан, и мы решили, что если им подарить свою собственную иглу для починки, они будут более бережно к ней относиться. Меньше будут гнуть их и ломать.
– Понятно. Это происходит из экономии.
– Да, – леди Элинор улыбнулась.
– И она не получит свою куклу?
– Нет. Это совершенно непрактично. Что ж, не пора ли идти дальше, к спальням?
Хоуп последовала за всеми, внутренне застыв от огорчения. Жизнь этих маленьких девочек была слишком мрачна и уныла. В ней не было и проблеска радости.
Она думала о маленькой Май с ее взволнованными кулачками и редкозубой улыбкой, с ее тугими косичками и жесткими, начищенными ботинками. И вспоминала ее неугасающий оптимизм, процветающий перед лицом всей этой мрачной, серой Рациональности.
Кукла. Разве она просила слишком многого?
Куклу легко получить – небольшой лоскут тряпки и несколько пуговиц, и вот вы уже имеете своего собственного маленького друга, которого можно брать с собой в кровать, обнимать, любить и поверять все ваши тайны.
Она молча следовала за группой.
Они осмотрели две спальни, в каждой из которых располагались пятнадцать узких кроватей, застеленных серыми шерстяными покрывалами. Над каждой кроватью был вбит крюк, на котором висело воскресное платье. В конце каждой кровати находился маленький ящик, содержащий всю остальную одежду девочек. Леди Элинор показала им содержание одного из них. Кроме одежды, в нем не было ничего личного.
Спальня для малышек была как две капли воды похожа на только что осмотренную. Не видно было ни кукол, ни книг, ни каких-либо подарков на память. Стены были украшены изречениями из изданных работ покойной матери леди Элинор.
И все – все! – было серым, черным, белым или коричневым. Ни одного намека на синий, зеленый, розовый, желтый или красный.
Хоуп осмотрела все это, не произнеся ни слова. Она продолжала думать о маленькой Май. Девочки Мерридью были сиротами. Если бы у них не было никого, кто смог принять их, то они, возможно, тоже оказались бы в подобном месте... А ведь это было одно из лучших мест такого сорта.
Они осмотрели комнату для работы. Шестнадцать девочек в возрасте приблизительно от одиннадцати до пятнадцати лет сидели рядами и молча работали своими иголками. Без всякого сомнения, это были иглы, подаренные им на день рождения.
– Девочки! – Выкрикнула одетая во все черное женщина, стоящая в начале классной комнаты. – У нас гости.
Девочки синхронно отложили свою работу, встали и присели в реверансе перед посетителями. Все девочки были одеты в одинаковые простые платья из серой саржи, черные шерстяные чулки и толстые черные ботинки. Их волосы были зачесаны назад и стянуты в тугие узлы. Молодые лица были бледны и торжественны.
– Добрый день, леди и джентльмены, – пропели они, затем снова сели и старательно согнулись над своим рукодельем. Только иглы слегка замедлили свое движение. Как заметила Хоуп, многие девочки украдкой из-под ресниц с любопытством следили за ней и ее сестрой, запоминая каждую деталь их одежды и их черты. Но головы оставались склоненными.
Их смиренное молчание подавляло ее. Фейт взяла руку Хоуп и сжала ее.
Хоуп видела, как усердно ходили иголки – вверх-вниз, вверх-вниз. Ей вспомнились часы, которые она, будучи ребенком, провела, зашивая швы. Ее швы всегда распускали, поскольку либо стежки выходили неодинаковыми, либо шов шел криво.
Фейт прошептала:
– Здесь почти столь же ужасно, как у дедушки.
