— Ну… Я… я скорее родственница со сторйны Брукхевена.
Друг Рейфа прищурился:
— Как вас зовут?
Леди. Сестра Рейфа должна называться «леди» и как-нибудь там дальше, не правда ли?
— Я леди Нэн… — Нет, это слишком просто. — Дей… — О нет! Дейрдре никогда ей этого не простит! — Тесс… — Черт, еще хуже! Надо же до такого додуматься!
— Леди Нандитесс? — Феба гордо вскинула голову.
— Это наша фамилия. Старинная. Очень древний род.
Приятель Рейфа приподнял бровь и пристально посмотрел на Фебу. Словно размышлял, почему все эти годы семья скрывала девушку от посторонних глаз.
— Понятно. — Он пожал плечами, так и не решив для себя, верить Фебе или нет. — Чем я могу вам помочь, леди Нандитесс? Заказать для вас два номера на ночь?
Феба постаралась ничем не выдать своей радости.
— Да, благодарю вас… ах… — Мужчина поклонился:
— Простите мою невежливость, я не представился. Мое имя Сомерс Буд-Джеймсон.
Феба валилась с ног от усталости и пребывала в панике, опасаясь, что Рейф никогда по-настоящему не очнется. Поэтому в ответ она только с достоинством кивнула и проговорила:
— Да, если вас не затруднит… Закажите два номера, пожалуйста.
Когда Буд-Джеймсон ушел, Феба села возле Рейфа, чтобы осмотреть его. Она обнаружила большую шишку и рану, из которой текла кровь. Но к счастью, рана была неглубокой и не представляла большой опасности. У Рейфа был хороший пульс, а лицо уже не было таким бледным. Феба взяла его лицо в свои ладони.
— Рейф, милый… очнитесь! Пожалуйста, очнитесь!
Рейф зашевелился, и его веки дрогнули, но окончательно он не очнулся. Феба была так обеспокоена его состоянием, что не сразу заметила, когда вернулся Буд-Джеймсон. Он приведет людей, которые помогут перенести Рейфа в отдельный номер.
Однако выяснилось, что тот номер, в котором они сейчас находились, был единственным свободным во всей гостинице. Была еще одна комнатушка на чердаке, но там разместили раненых слуг.
— Я подумал, что вы захотите быть рядом с вашим братом, чтобы за ним ухаживать, — сказал Буд-Джеймсон.
— Да, благодарю вас. — Феба понимала, что не проявляет должного уважения к человеку, который был к ним так добр, однако постаралась как можно скорее выпроводить всех из номера. Она опасалась, что кто-нибудь расслышит бессвязное бормотание Рейфа и догадается, о ком он говорит.
— Феба, где вы? — снова и снова невнятно повторял Рейф, продолжая пребывать в забытьи.
Буд-Джеймсон пообещал позаботиться о враче для Рейфа и их раненых слуг и вместе со всеми вышел из номера.
Феба валилась с ног от усталости. Необходимость разыгрывать спектакль, выдавая себя за другого человека, а также страх разоблачения отняли у нее последние силы.
Когда их оставили одних и дверь закрылась, Феба вздохнула с облегчением. Она некоторое время стояла, прислонившись спиной к двери, а затем бросилась к Рейфу. Она с тревогой потрогала его лоб и бережно поправила прядь волос, упавшую ему на лоб. О, слава Богу, он жив, и с ним все будет хорошо! Теперь они в безопасности.
Затем, неожиданно для себя, Феба села на пол возле кровати и, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд. Она плакала от усталости и от груза пережитого этой ночью. Феба плакала долго, пока не кончились слезы, и она постепенно начала успокаиваться.
Феба опустила глаза и с досадой посмотрела на свое новое шикарное платье, которое надела в этот вечер для того, чтобы соблазнить своего жениха и разжечь в нем хоть искру страсти.
Феба поднялась на ноги и разделась. Она так торопилась избавиться от ненавистного наряда, что от него отлетело несколько пуговиц. Первой мыслью было бросить платье в огонь, однако она вовремя спохватилась, вспомнив, что у нее нет ничего другого. Поэтому Феба ограничилась тем, что швырнула платье в угол, а затем, в одном белье, подошла туда, где стоял кувшин с водой.
Она умылась, смывая с грязью следы слез и треволнений этой ночи. Затем, взяв самое мягкое из полотенец, Феба омыла водой лицо Рейфа, с нежностью вглядываясь в милые ее сердцу черты. Как же ему досталось! Наверняка Рейф так ожесточенно дрался потому, что защищал свою даму — ее, Фебу. От этой мысли ее сердце сжалось и защемило, наполняясь нежностью и благодарностью к Рейфу.
Ее сердце наполнялось любовью…
Любовью… Эта любовь росла, и крепла, и разливалась теплом в ее груди, заполняла собой все ее существо, больше не сдерживаемая разумом.
Феба больше не могла скрывать это чувство от самой себя. Одновременно с этим только что сделанным открытием в ней зрела уверенность, что эта ее любовь никогда не погаснет и что она поселилась в ее сердце навсегда.
Она любит Рейфа.
А он любит ее.
Только в этот момент Феба осознала, что больше всего боялась не осуждения света. И не страх огласки и последствий скандала останавливал ее все это время и был причиной ее малодушия. Феба боялась того, что на самом деле она нелюбима. Что все снова будет так же, как с Терренсом. Она с ужасом узнавала эту душевную боль и эту незащищенность. По всем приметам это была любовь.
Любовь…
Вот и с Терренсом тоже было так… Феба полюбила его всем сердцем, и для нее это закончилось очень печально. Это вылилось в долгие годы страданий и унижений. С тех самых пор где-то глубоко — возможно, где-то в глубине ее подсознания — поселилась уверенность в том, что любовь к мужчине грозит бедой, что она всегда несет с собой такую душевную муку и сердечные раны, исцелить которые до конца невозможно.
Как же она была глупа! Любовь — это не напиток, от нее нельзя, попробовав однажды, отказаться. Ее нельзя избежать, ее нельзя запланировать. Она всегда застигает врасплох и ударяет из-за угла, как бандит с большой дороги, если большой дорогой называть саму жизнь. Любовь — удел избранных и дерзких счастливцев.
И Феба теперь — среди их числа.
Господи! Как все просто, оказывается! Последние десять лет Феба жила, как слепая, в мире унылых, серых красок. И только сейчас увидела все так ясно и четко, словно внезапно пелена упала с ее глаз. Феба слышала когда-то, что трудности закаляют человека. Что страдания возвышают душу и делают человека лучше. Значит, и с ней произошло то же самое. И Феба была этому несказанно рада.
Ее сердце переполняла любовь. А значит, она не будет ни рассуждать, ни строить планы. Она будет просто любить. Потому что она знает только одну, но главную истину: она женщина Рейфа, а он ее мужчина.
В дверь постучали: пришел лекарь. Феба нежно поцеловала Рейфа в губы и прошептала:
— Я люблю тебя. И буду любить всегда.
Завернувшись в плащ, она открыла дверь.
