Хотя он никогда и словом не упомянул, что они могли бы прожить жизнь вместе. Он был сыном дворянина и наследником графства. Кто-то при ней упомянул, что он уже обручен с девушкой своего круга.
Достаточно было взглянуть на его отца, графа де Морлэ, в доспехах, стоивших всего королевского выкупа, сидящего на одном из самых великолепных боевых коней, какого только можно было себе представить, окруженного рыцарями, оруженосцами и слугами, чтобы понять, как далека благородная семья Магнуса от такой безвестной сироты, как она, смиренная послушница из безвестного монастыря у границ Шотландии и Англии. И во все те часы, что они провели в объятиях друг друга, слово любовь ни разу не слетело с его губ. «И не слетит», – сказала себе Идэйн, закрывая глаза и испытывая знакомую боль.
В более спокойные минуты она отчаянно взывала к своему Предвидению, молила рассказать все о человеке, которому была обязана жизнью, о единственном человеке и мужчине, которого любила. Где он теперь? Сражался в рядах армии английского короля, как и его отец, против войск Уильяма Льва? Возможно, ему грозит опасность?
Она знала, что это так. Он хвастался, что всегда был победителем на турнирах, что всегда был удачливее других в поединках во всей Англии, что никогда не терпел в них поражения. Но он не знал настоящей войны.
А теперь увидит, какова она. И Идэйн постоянно думала об этом, хотя ей трудно было представить Магнуса, убивающего других во имя сохранения собственной жизни, убивающего других ради победы английского короля.
Среди ночи она просыпалась, садилась в постели и молилась о том, чтобы Предвидение вернулось к ней. Но, как она ни старалась, ничего не получилось. Она не слышала ни шепота, не видела обычно представавших перед нею картин, ничего. Предвидение просто исчезло. Ни малейшего намека на него.
– Сюда, девушка!
Жена коменданта подошла к сундуку и вытащила из него одно из платьев, которые дамам полагалось носить при дворе. Оно было недавно приведено ими в порядок. Это было платье из темно-зеленой шерсти с шелковым корсажем и рукавами с разрезами, позволявшими видеть оранжевую подкладку. Это было очень нарядное платье, предназначенное для праздников и танцев.
– Надень его, – сказала леди Друсилла. – Ты должна не снимать свои красивые платья с раннего утра до поздней ночи, потому что мы хотим, чтобы король видел тебя нарядной. Мне сказали, что раз он здесь, в Честере, то может посетить тебя в любую минуту. Несмотря на возраст, он человек бурного нрава. – И, слегка покраснев, продолжала: – Ну, чтобы быть честной, скажу, что наш благословенный сюзерен может явиться сюда в любой час дня или ночи, как ему заблагорассудится.
Идэйн сняла свое будничное домотканое платье, и леди Друсилла надела на нее льняную сорочку, а затем элегантное шелковое и шерстяное платье. Бедра Идэйн опоясали витым шелковым пояском с узором из цветов и застегнули на талии золотую пряжку. Золотая брошь придерживала на плечах воздушный шарф зеленого шелка, а волосы ее были покрыты головным убором из такой же ткани, а поверх него надет золотой обруч.
Жена коменданта суетилась вокруг Идэйн, по-видимому чрезвычайно довольная, стараясь надеть головной убор так, чтобы он покрывал голову Идэйн, но не скрывал ее блестящих золотых волос. Прикусив язык, пожилая дама неутомимо трудилась, накручивая волосы Идэйн на горячий стержень своими ловкими пальцами, а потом укладывая завитые сверкающие золотом пряди так, чтобы они ниспадали из-под покрывала на плечи и рукава платья. Потом она отступила, чтобы полюбоваться своей работой.
– Ах, если бы ты могла себя видеть! – В глазах леди Друсиллы стояли слезы. – Неудивительно, что король послал в приграничную глушь, чтобы тебя привезли из твоего жалкого монастыря! Это точь-в-точь как в пословице: «Красота не может дремать вечно, скрываясь меж камней и диких трав». Даже король прослышал о тебе!
Идэйн опустила голову. Монастырь Сен-Сюльпис вовсе не был таким уж жалким местом. Аббатиса, услышав столь оскорбительные слова, была бы возмущена. Но Идэйн подумала, что понимает, что хотела сказать жена коменданта.
Они сложили все остальные наряды, атласные, шерстяные и бархатные, обратно в сундуки и прибрали в комнате. Когда леди Друсилла вышла, Идэйн дошла вместе с ней до двери, чтобы глотнуть свежего воздуха и посмотреть, каких стражей поставили у ее дверей. На этот раз это были гасконцы из гарнизона, квартировавшего в замке. Когда управляющего или леди Друсиллы не было поблизости, они оставляли дверь открытой и болтали с Идэйн.
Но не сегодня. Гасконские гвардейцы были на месте и при виде Идэйн заулыбались. Однако от острых глаз леди Друсиллы это не укрылось. Она приказала рыцарям закрыть и запереть дверь, напомнив, что им грозит суровое наказание за слишком дружеское обхождение с узниками. Даже если это красивые молодые девушки.
Идэйн все еще слышала ее воркотню, когда возвращалась на свой пост у окна. Там она проводила большую часть дня, несмотря на холодный воздух, проникавший в трещины в оконном переплёте. Теперь, когда в замке появились королевские войска, по крайней мере было на что посмотреть, кроме дождя и быстро тающих хлопьев снега на булыжнике, которым был вымощен двор замка.
В поле ее зрения появилась знакомая фигура в белом плаще с большим красным крестом на спине. Она махнула рукой, но рыцарь ее не видел.
Идэйн подумала, что теперь он ходит гораздо лучше. Она не знала, где спит Асгард, но, по-видимому, за ним ухаживали, потому что, судя по всему, он выздоравливал. Когда он обернулся, Идэйн подумала, что он бледен, хотя и опирался на палку, чтобы не повредить зарубцевавшуюся в боку рану.
Ей хотелось повидать его. Она столько времени провела, ухаживая за ним в цыганской повозке, что стала относиться к нему, как к другу. Несмотря на то что Магнус не раз напоминал ей, что тот привез ее не к королю Уильяму, а в замок тамплиеров в Эдинбурге, где ей не приходилось ждать ничего хорошего.
Она скучала и по Асгарду, и по Миле, и по остальным цыганам: Их всех ей недоставало. Но, конечно, больше всего она тосковала по Магнусу.
Опечаленная, Идэйн слезла с подоконника, пододвинула к огню стул, села и вытянула ноги к теплу, ожидая, когда король Генрих осчастливит ее своим визитом.
Уголком глаза Асгард видел, как в окне затрепетала белая рука, но виду не подал. Он привык опускать глаза, проходя мимо башни для узников, хотя всегда исподтишка тщательно разглядывал в окне Идэйн.
Господи! Мог ли он не смотреть на нее при каждом удобном случае?! Мог ли он не смотреть на эту нечеловечески прекрасную женщину, которая являлась ему в снах, причиняя страдания?!
