Гордон понял, что боится к ней прикоснуться. Руки у него дрожали. Скрипнув зубами, он потянулся к Джемме. Ее глаза по-прежнему были устремлены на него, что помогло ему собраться с силами, чтобы подсунуть руки ей под мышки и приподнять.
— Поддерживайте ей голову. Я и забыла, что вы, скорее всего, младенца-то и в руках не держали.
— Только надеюсь.
Он чуть передвинул руку, чтобы она оказалась у Джеммы под шеей. Теперь она казалась ему слишком маленькой, слишком хрупкой. Та женщина, которая так отчаянно с ним сражалась, куда-то исчезла, оставив вместо себя это слабое дуновение жизни. Однако Гордон чувствовал, что ничего более драгоценного у него никогда не было. Притянув ее к себе, он подставил ей под спину согнутую ногу и сел у нее за спиной, чтобы она могла привалиться к нему.
— Что ты собираешься делать?
Кухарка что-то замешивала в котелке. От него исходил пар и горький запах. Он вдруг нахмурился.
— И почему я не знаю, как тебя зовут? Все называют тебя кухаркой.
— Потому что я терпеть не могу имя, которое мне дали. Но говорить об этом — значит проявить неуважение к моему отцу. Зови меня кухаркой: это имя лучше того, которое мне даровали при крещении.
Кухарка сняла с пояса небольшой черпак и отмерила им часть отвара, переливая его в кувшинчик. Это был самый маленький кувшинчик в доме — оловянный, в котором к столу подавали сливки.
— Надо ее поить, иначе к завтрашнему дню она точно станет призраком.
Кухарка осторожно поднесла носик кувшинчика Джемме ко рту и наклонила его, так что на язык к ней перелилась чайная ложка отвара. Жена Гордона дернулась и подняла подбородок.
— Простите, госпожа, я знаю, что варево горькое.
Кухарка налила Джемме в рот еще порцию, и на этот раз жидкость была проглочена. Гордон почувствовал, как по его лбу и щеке бежит струйка пота. Все его мышцы были напряжены так сильно, что, казалось, вот-вот лопнут. Кухарка продолжала понемногу лить жидкость Джемме в рот, пока его жена не вздохнула.
— Лучше.
Джемма повернула голову, потершись о его щеку, а потом ее глаза закрылись, и дыхание стало тихим. Таким тихим, что его снова пронзил острый ужас.
— Пока этого достаточно.
Кухарка встала и шумно выдохнула. Она обвела взглядом Джемму с головы до ног, а на ее лице отразилось глубокое раздумье.
— Это было противоядие?
— Я про него узнала, пока была еще очень молодая, но не знаю, поможет ли это.
Гордон бережно уложил Джемму на постель и прикрыл ее одной простыней.
Кухарка добавила:
— Понимаете, мы не знаем, чем именно ее отравили, так что я не могу сказать, была ли моя смесь тем, что нужно, и не опоздала ли я. Госпожа сидела над хозяйственными записями, так что никто не знает, когда ей стало плохо. Ее обнаружила Ула. Возможно, злоумышленник уже успел совершить этот грех и отнял ее у нас.
Гордон почувствовал, как у него по спине бегут мурашки. А потом в нем вспыхнул гнев, похожий на заряд черного пороха. Ярость взорвалась в нем — и вид безнадежного, бледного лица жены только сильнее распалил его.
— Эньон! — прорычал он.
Глаза кухарки округлились, на ее лице отразилось потрясение.
— Господи, женщина, почему ты так на меня смотришь?
Кухарка нервно смяла руками свой передник.
— Я сама отправила эту девицу утром подать госпоже сидр. Я решила, что так она поймет, где должно быть ее место. Я не думала, что Эньон может замыслить дурное!
— Эта сука уже пыталась утопить мою жену.
— Лэрд, парни дерутся, а потом выпивают вместе, когда остынут. Я думала, Эньон просто нужна твердая рука, которая научит ее удовлетворяться тем, что Господь ей послал. Я и подумать не могла, что она замышляет убийство! Мне этого и сейчас не понять, мы с ней в церкви рядом преклоняли колени! Как это возможно… как могло такое зло жить так близко, и чтобы никто из нас его не увидел?
Гордон скрипнул зубами.
— Не знаю. — Он заставил себя думать связно, работать головой, несмотря на сжигавшую его злобу. — Не знаю. Но я знаю одно: кто-то совершил это злодеяние, и я позабочусь, чтобы этот преступник попал за это на виселицу.
— Барон Риппон и его отряд уже близко!
Гордон повернулся и следом за Керри поднялся на стену. Поднеся к глазу подзорную трубу, он посмотрел на флаги, которые везли люди, ехавшие впереди барона. Они трепетали на ветру, потому что Керан скакал во весь опор. Лошади были в мыле, на членах отряда были только кирасы и шлемы, чтобы ехать налегке.
— Впустите их!
У стены начала суета: его люди заняли боевые посты, несмотря на полученный ими приказ пропустить английский отряд. Гордон не мог их винить: то, что он пригласил английских рыцарей внутрь его крепости, заставило бы большинство его соседей-шотландцев счесть его безумцем.
Ему казалось, что он близок к помешательству. Он чувствовал, как ярость сжигает все его принципы и устои, превращая в дикаря, готового наброситься на каждого, кого он сочтет виновником случившегося.
Таким способом ему виновного не поймать. Он это понимал — и отчаянно пытался сохранить остатки разума. Спустившись по лестнице, он направился навстречу своему другу. В отчаянные моменты наступало время поистине отчаянных мер. В замке он не мог доверять никому. Кто бы ни был отравителем Джеммы, это был один из его людей. Это бесило его, заставляло его содрогаться от отвращения — но это была правда.
Керан уже спешился и быстро шел к нему.
— Она пока жива.
— Я хочу ее видеть. Немедленно.
Гордон хмыкнул и зашагал к входу в башню. Английский барон шел за ним по пятам. Его отец сегодня ночью восстанет из могилы из-за того, что он открыл ворота своего замка английской армии, но Гордон с радостью перенесет эту муку, если только добьется желанного.
Джемма должна жить!
Вот и все. Ему необходима жена, и он не желает даже думать о том, что она может не дожить до завтрашнего дня.
Гордон поднял руку и медленно открыл двери, стараясь не создавать шума. В комнате монахини продолжали молиться, стоя на коленях. Они сменяли друг друга, переворачивая песочные часы у постели, которые отмеряли проведенное ими в молитве время.
— Отошли их отсюда, Бэррас. Нам надо поговорить.
— Хорошо.
Гордон прошел через комнату и остановился у кровати. Одна из сестер подняла голову. Он указал на нее вытянутым пальцем, а она посмотрела на часы.
— Уходи, сестра. Брат моей жены желает остаться с сестрой наедине.
Монахиня быстро перекрестилась и схватила часы.
— Англичане еретики. Вы не должны допускать его к ней и тем спасете ее душу.
