— Я имею полное право держать этих детей в своем доме.
Алистэр молча смотрел на него, удивляясь, что тот еще не заметил ловушки.
Король строго посмотрел на герцога:
— Это ваши дети?
— Они… — начал Листер и замолк, наконец, осознав, куда подвел его Алистэр. Он открывал и закрывал рот, а Алистэр улыбался и попивал вино, гадая, достаточно ли герцог зол, чтобы потерять самообладание.
Если он признает детей в присутствии короля, они будут объявлены его детьми и, что важнее, его наследниками.
Кимберли развернулся к нему и прошептал:
— Отец.
Листер покачал головой, словно прогоняя наваждение, и на его лице застыла маска любезности.
— Эти дети не имеют ко мне никакого отношения — всего лишь отпрыски бывшей подруги.
— Отлично. — Король хлопнул в ладоши. — Тогда можно вернуть их матери, не так ли?
— Да, ваше величество, — сдавленно проговорил Листер и обернулся к Хасселторпу: — Когда вы предложите этот билль на рассмотрение парламента?
Герцог, Хасселторп и Бланшар углубились в обсуждение политики, а Кимберли расслабился.
Король сделал знак, чтобы слуги налили еще вина, и, подвинув бокал к бокалу Алиетэра, сказал:
— За материнскую любовь!
— Спасибо, ваше величество. — И Алистэр с удовольствием выпил.
Король поставил бокал, чуть наклонил голову и тихо спросил:
— У нас такое впечатление, что это был подвиг во имя любви, Манро.
Алистэр посмотрел в лукавые глаза короля и позволил себе заговорщицки улыбнуться:
— Ваше величество, как всегда, проницательны. Король Георг кивнул:
— Заканчивайте свою книгу, Манро. Мы подумываем пригласить вас на другой прием.
— В таком случае я покину этот милый дом, с позволения вашего величества.
Король взмахнул рукой, откинув пышную кружевную манжету:
— Идите. Уверен, вы не задержитесь в столице надолго.
Алистэр встал, поклонился и вышел из комнаты. Проходя мимо Хасселторпа, он помедлил. Когда у него еще будет шанс спросить?
Он склонился над стулом:
— Могу ли я задать вам вопрос, милорд? Хасселторп посмотрел на него неодобрительно:
— Может быть, для одного дня уже достаточно, Манро?
Алистэр пожал плечами:
— Без сомнения, но это не займет много времени. Около двух месяцев назад лорд Вейл хотел поговорить с вами о вашем брате, Томасе Мэддоке.
Хасселторп поморщился:
— Томас умер под Спиннер-Фоллз, как вы знаете.
— Да. — Алистэр прямо встретил его взгляд. Слишком много вопросов нужно было задать, чтобы позволить раздражению горюющего брата встать на пути поиска ответов. — Вейл подумал, что Мэддок мог бы знать кое-что…
Хасселторп возмущенно сдвинул брови:
— Если вы или Вейл смеете обвинять моего брата в принадлежности к заговору, я вызову вас, и совсем не по ошибке, сэр.
Алистэр приподнял бровь. Он не предполагал обвинять его в этом — ему никогда и в голову не приходило, что Мэддок был предателем.
Но Хасселторп не закончил:
— И если у вас есть какие-то чувства к Вейлу, убедите его бросить эти расспросы.
— Что вы имеете в виду?
— Они с Рено Сент-Обином были близкими друзьями, вместе росли, кажется?
— Да.
— Тогда я очень сомневаюсь, что Вейл действительно хочет знать имя предателя. — Хасселторп сел и угрюмо откинулся на спинку стула.
Алистэр наклонился ближе, его губы шептали прямо в ухо лорду.
— Что вы знаете? Хасселторп покачал головой:
— Я слышал много сплетен и слухов, среди высших чинов армии и в парламенте. Говорят, что мать предателя была француженкой.
Алистэр мгновение смотрел в водянистые глаза лорда, потом резко развернулся и быстро вышел. Мать Сент-Обина была француженкой.
Когда Алистэр вошел в комнату, Хелен вертела в руках книгу. Он шагнул к ней, и переплетенный в кожу томик выпал из ее рук.
— Он отказался признать детей, — сразу сказал Алистэр.
— О, слава Богу!
У Хелен отлегло от сердца, но Алистэр тут же потянул ее за локоть:
— Пойдем отсюда. Не думаю, что стоит медлить. Она встревожено распахнула глаза:
— Думаешь, он может изменить решение?
— Сомневаюсь, но чем быстрее мы будем действовать, тем меньше у него останется времени на размышления, — сказал Алистэр.
Взгляд Хелен упал на портрет лорда Сент-Обина.
— Я должна оставить записку для мисс Корнинг.
— Что? — замер Алистэр.
— Мисс Корнинг. Она племянница лорда Бланшара и очень мила. Ты знаешь, что она сама переплетает книги? Она рассказала мне.
Алистэр покачал головой:
— Господи! — Он снова направился к двери, да так быстро, что Хелен едва успевала за ним. — Ты можешь написать ей потом.
— Непременно это сделаю, — сказала она, когда они сели в карету.
— Ты сказала ей, кто ты?
— Конечно, — сказала Хелен. Она чувствовала, как краска заливает ее щеки. — Было бы невежливо лгать, находясь в ее доме.
— Может быть, но ты не боялась, что тебя выставят? Хелен разглядывала свои руки, лежащие на коленях.
— Я знаю, я не респектабельна, но…
— Ты вполне респектабельна для меня, — проворчал Алистэр.
Она подняла взгляд. Он хмурился.
— Есть еще другие люди. — Он отвел взгляд и тихо проговорил: — Я не хочу, чтобы тебя кто-то оскорбил.
— Я смирилась с ограничениями, в которые… которые я сама выбрала много лет назад; — сказала она. — Я не могу изменить свое прошлое или то, как оно повлияло на меня и моих детей, но я могу решать, как мне жить дальше, несмотря на этот выбор. Если я буду бояться других людей или того, что они мне скажут, мне придется жить, скрываясь от всех. Я не собираюсь это делать.
Хелен смотрела, как Алистэр, не глядя на нее, обдумывает ее слова. Эта проблема по-прежнему стояла между ними. Но Хелен сделала свой выбор — она уже решила, как ей жить дальше. А вот Алистэр — нет.
Она посмотрела в окно и спросила:
— Мы едем не в дом Листера?
— Нет, я надеюсь еще застать в гавани корабль Этьена. Если мы поспешим, и удача будет на нашей стороне, у меня это получится.
Однако когда они прибыли в порт и справились о корабле, им указали на удаляющееся судно.
— Вы опоздали, — не без сочувствия сказал матрос. Алистэр бросил ему шиллинг, и они вернулись в карету.
— Я сожалею, — сказала Хелен. — Ты упустил возможность встретиться с другом, потому что спасал моих детей.
Уныло глядя в окно, Алистэр пожал плечами:
— Это не важно. Если бы мне пришлось снова делать выбор, я не изменил бы решение. Абигайль и Джейми важнее, чем информация, которую я мог получить от Этьена. К тому же, — он опустил занавеску и обернулся к ней, — не уверен, что мне бы понравились его известия.
