— А если бы я сказала, что не хочу уезжать? Что бы ты сделал?
— Ты хочешь остаться здесь?
— Я влюбилась в Шотландию сильнее, чем ожидала.
Это была не его заслуга, но Малкольм не мог не испытать удовольствия от того, что она так прикипела к их дому.
— Мы вернемся на Рождество. Но я должен отправиться в Лондон до заседания парламента в ноябре, чтобы узнать потенциальных союзников.
— Так ты уже и о Рождестве все решил? — спросила она. — Ты настолько диктатор в душе, что не испытал ни малейшего интереса к моему мнению?
Он моргнул.
— Брак требует согласований. Но я признаю, что не привык спрашивать о чужих предпочтениях.
Похоже, ее это не смягчило, и он перешел в наступление.
— Знаешь, дорогая, — сказал он, наблюдая за ее лицом. — Ты тоже не слишком хороша в делах брака. Ты хоть раз говорила с Грейвзом или экономкой с тех пор, как стала моей графиней?
Она смутилась. Он видел, как опадают ее плечи, и почти ощутил укол вины — почти.
— Твоя мать слишком хорошо занимается этим, — сказала она.
— Но это больше не ее дом. Он наш. И она отправится в дом вдовы, когда закончит его обустраивать, а затем замок, наш дом в Эдинбурге и дом, который мы купим в Лондоне, перейдут тебе.
Эмили нахмурилась:
— Звучит так, словно это награда.
Он раскинул руки, обводя интерьер комнаты.
— Ты сказала, что полюбила горы. Если хочешь, чтобы они стали твоим домом, бери этот замок в свои руки.
Ее глаза застыли. Он знал, что у Эмили есть секреты — отнюдь не один, как он понял, проведя с ней эти недели. Женщина с ее страстностью и прямотой не могла бы десятилетиями отпугивать от себя мужчин, если бы не скрывала чего-то важного.
Малкольм сомневался в том, что хочет узнать ее секрет, хотя вопрос и съедал его заживо. Он хотел, чтобы она рассказала ему сама, не под давлением и не пойманная за руку. И все же не удержался, чтобы не подтолкнуть ее к компромиссу, к тому, что ей стоит смириться и не уходить от него.
Малкольм начал обходить ее по кругу, как волки кружат вокруг оленя, затем опустился в кресло, в которое раньше усаживал ее. Эмили поворачивалась, не сводя с него взгляда и явно почувствовав его изменившееся настроение.
Он откинулся на спинку кресла.
— Если не хочешь делить со мной дом, у нас есть иные альтернативы.
— Какие же? — спросила она, подозрительно щурясь.
— У меня есть дом на западных островах, удаленный от всех, и там ты получишь столько уединения, сколько пожелаешь. Но, должен предупредить, в той постели будет слегка прохладно без моего присутствия.
Она улыбнулась, не успев одернуть себя.
— Ты невероятно самоуверен.
— С тобой это слишком легко, — ответил он.
— Хотела бы я быть настолько уверенной.
Голос Эмили внезапно стал тише, в нем зазвучали сомнения. Сомнения, которым не должно было быть места в ее сердце — она была слишком сильна для этого.
Он протянул ей руку. И когда Эмили взяла его ладонь, усадил ее себе на колени.
— Поезжай со мной в Лондон, Эмили. Я хочу, чтобы ты поехала, несмотря на то как ты меня отвлекаешь.
Она потеребила пуговицу на его жилете.
— А что, если я не смогу быть такой, как ты хочешь? Я не хочу быть только помехой, но я никогда не хотела становиться хозяйкой дома, матерью, женой.
— А кем ты хотела быть?
Она не ответила. В этом и крылся ее секрет? В тайном желании? В тайной страсти, которой она не могла назвать?
Он попробовал угадать.
— Ты не… Я хотел сказать…
Он осекся. Эмили смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Вы же с мисс Этчингем не из тех… э… тех, кто увлекается Сапфо?
Она молчала целую секунду, и этого хватило, чтобы его сердце оборвалось. А затем расхохоталась, и жемчужины смеха запрыгали, отражаясь от каменных стен.
— Ты думал, что мы с Прю любовницы? — спросила она, едва отдышавшись. — Что, правда?
— Не совсем правда — особенно после того, что было между нами. Но в мире мало женщин, которые мечтают о чем-то, кроме детей. О чем же мечтала ты?
Она закрыла глаза. И когда открыла их снова, на ресницах блестели слезы. Малкольм лишь не мог определить, от смеха они или от печали.
— Это была только мечта, милорд.
— Скажи мне, — настаивал он, бесстыдно отбрасывая изначальные планы дать ей время.
Она всматривалась в его лицо, словно пытаясь что-то увидеть. А затем сказала:
— А если я скажу, что мечтала стать писательницей?
— И все? — спросил он.
— Все? — эхом отозвалась Эмили. — Ты вправду считаешь это безделицей?
Похоже, она оскорбилась. А он ведь только что нащупал слабину — и не мог позволить ей снова закрыться.
— Я не хотел оскорбить тебя, — заверил он. — Но по сравнению с любовью к другому или планированию измены в письмах я предпочту писательство.
— Никаких измен, — пообещала она. И помрачнела. — Просто это то, что я не хотела оставлять, а наша свадьба…
Он поцеловал ее в шею, радуясь тому, насколько Эмили открылась ему.
— Пока с этим не связан скандал и пока ты не пренебрегаешь своими обязанностями графини, какой в том вред? Я уверен, что в некоторых кругах приемлемо писать поэзию, так почему бы нет.
— То есть, пока со мной не связан скандал, я могу писать? — спросила она.
Эмили слегка задыхалась от поцелуя, но взгляд ее говорил, что от его ответа зависит будущее их брака.
— Да, — сказал он. — Скажу даже больше, пока твои ночи принадлежат мне, ты можешь распоряжаться днями по своему разумению.
Ее глаза просияли. Он почти ощутил вину — не так уж велика была его уступка, ведь он знал, что будет оставлять ее одну на долгие дни, пытаясь добиться в парламенте хоть каких-то подвижек.
Но вина исчезла, когда Эмили поцеловала его, жарко и голодно. На этот раз он позволил ей вести — и Эмили чуть не уронила его на каменный пол. Но когда они закончили, ее черные юбки измарались в пыли, а его брюки безнадежно измялись.
Однако она должна отправиться в Лондон с ним. И ее секрет, в котором она наконец призналась, оказался неопасен.
Это была победа. Он выиграл эту битву. Но вполне мог проиграть войну.
Потому что, глядя на нее, задыхаясь от поцелуя, глядя на то, как солнечный свет сияет в ее волосах, как светится радость в ее глазах, он понял, что влюбился в свою жену.
Проклятье.
Лондон. 26 ноября 1812 года
Эмили гоняла по тарелке отвратительную яичницу. Следовало нанять другого повара, но она не хотела признавать, что они останутся здесь надолго и повар им просто необходим. Малкольм сидел во главе стола, листал утренние газеты и делал пометки в журнале, с которым не расставался с тех пор, как месяц назад перебрался в Лондон. Его пальцы, которыми он касался Эмили по ночам, были почти так же измазаны чернилами, как и ее.
