Джонни был крайне встревожен услышанными новостями. После катастрофы у Бленхайма во французском генеральном штабе царил полнейший разброд, а король прислушивался только к советам своего фаворита герцога де Шевреза и своей крайне набожной любовницы мадам Мэнтнон, хотя оба они не занимали никаких официальных постов.
— К уху короля существует только один путь — через эту чертову бабенку, а мадам не допускает до него никого, кто не привык, подобно ей, расшибать себе лоб в ежечасных молитвах, — мрачно говорил маршал. — Тайар, благодаря которому нас поколотили под Бленхаймом, уже конченый человек, Марсен — тоже. С другой стороны, Бервик, бастард Джеймса, одержал ряд блестящих побед. Но Шамийар, партнер Людовика по бильярду, проталкивает в маршалы сына своего друга графа де Гаса. Merde[16]! Разве удастся нам выиграть войну с этими аристократишками, готовыми сражаться лишь за маршальские эполеты! А Марльборо тем временем ни в грош не ставит своих союзников, делает что хочет и побеждает. В этом отношении я им восхищаюсь и поступал бы точно так же, если бы не был уверен, что двор тогда снимет с меня голову.
Маршал Тюренн поморщился и принялся сквернословить на нескольких языках, однако через некоторое время со вздохом махнул рукой:
— А, ну их всех! В конце концов, у меня есть жалованье, дом, а войн на мой век хватит, — улыбнулся он, поглядев на племянника. — Сколько ты у меня пробудешь? — Маршалу явно наскучило бесцельно обсуждать судьбы наций, и он жаждал поговорить на какие-нибудь более приятные темы.
— День или два. Я направляюсь в Остенде, чтобы побеседовать со своим управляющим.
— Ну, поведай мне о завоеванной Шотландией независимости, — с усмешкой попросил старый вояка. — Если оттуда все же удастся вытурить этих грязных англичан, возможно, у меня появится шанс вернуться домой.
— Что бы там ни говорили, дядя, постарайтесь любой ценой сохранить свои владения во Франции. Если Марльборо победит в этой войне, с мечтой о независимости придется распроститься. Тогда у них появится возможность обратить все свое внимание на Шотландию. Лондон использует возвращающиеся домой победоносные армии для того, чтобы поставить нас на колени.
— Как это тяжело — быть маленькой нацией в большом мире! — со вздохом произнес маршал.
— Да, временами это крайне угнетает.
— Однако тебе, как я слышал, удалось разбогатеть за счет Англии?
— В какой-то степени — да, — с легкой улыбкой ответил Джонни. — Я расцениваю это как свой личный вклад в разгром Англии. За моими фрегатами не угонится ни один английский корабль.
— Будь осторожен, Джонни. Политиканы не простят тебе того, что ты борешься в парламенте за независимость Шотландии. И еще вернее — того, что ты насмехаешься над пактом о мореплавании. Вестминстером правят торгаши, а они не любят, когда из их карманов вытаскивают деньги. Помни, что в случае осложнений ты всегда будешь желанным гостем у меня во Франции.
Дядя знал, о чем говорил. Еще юношей за нежелательные политические взгляды он был объявлен у себя дома вне закона и вынужденно эмигрировал во Францию. На протяжении веков так поступали многие молодые шотландцы, решившие строить свое будущее в более гостеприимной стране.
— Благодаря моим кораблям осуществляется большая часть внешней торговли Шотландии, — заметил Джонни, глядя на дядю поверх бокала с вином. — На их месте я бы поостерегся ссориться со мной. На моих складах за границей хранятся огромные запасы товаров, принадлежащих шотландским торговцам. И что важнее всего, — улыбнулся Джонни, — на каждого из них у меня имеются векселя. Если дело и впрямь примет нежелательный оборот, я буду помнить о вашем любезном приглашении, дядюшка. А теперь расскажите мне, как поживают тетя Жизель и ваши дочери.
Два дня спустя Джонни уже был в Остенде, а еще через шесть дней приплыл в Лейт. Он провел весьма беспокойный вечер в компании Рокси, а посреди ночи выбрался из ее постели и торопливо оделся, извиняясь и бормоча какие-то сбивчивые объяснения по поводу своего неожиданного ухода. В отвратительном настроении по пути в Равенсби-хаус он зашел в несколько таверн, но даже вино казалось ему таким же горьким, как вся его жизнь в последнее время. Оставив последний бокал нетронутым, Джонни отправился по ночным улицам к своей одинокой постели в Равенсби-хаусе.
Занятость и расстояние, отделявшие его на протяжении последних недель от Шотландии, немного притупили остроту переживаний, и образ Элизабет, который ранее постоянно всплывал в его мозгу, мешая сосредоточиться на чем-то ином, стал являться гораздо реже. Однако теперь, по возвращении домой, она снова стала казаться такой близкой и доступной, что он жаждал ее сильнее прежнего.
И тем не менее Джонни не собирался потакать своим прихотям. Волевой человек, он умел подавлять в себе импульсы и обуздывать эмоции.
В последнее время друзья и единомышленники Джонни в основном разъехались по своим поместьям, а эдинбургское общество казалось ему чересчур пресным, поэтому в Равенсби-хаусе воцарилась тишь и скука. Если бы Джонни решил остаться здесь, ему пришлось бы придумывать для Рокси какие-нибудь объяснения по поводу своего невесть откуда взявшегося целомудрия, а он к этому не был готов. Поэтому к утру, когда в ветвях яблонь стали просыпаться птицы, Джонни решил уехать в Голдихаус.
Впрочем, это место тоже хранило немало воспоминаний, связанных с Элизабет, поэтому, даже отправившись на юг, Джонни стремился максимально растянуть свое путешествие. Стремясь отдалить встречу с воспоминаниями, он заезжал в поместья своих многочисленных друзей, останавливался в придорожных кабачках, однако через пять дней дорога все же неизбежно привела его к воротам Голдихауса.
Это случилось в полдень тридцатого сентября.
Встречать его вышли несколько обитателей Голдихауса.
— Добро пожаловать домой, Джонни! — приветствовал его Данкейл Вилли. — Долго же ты пропадал.
— Парламентские и торговые дела задержали меня, — объяснил тот, уже чувствуя в воздухе незримое присутствие Элизабет. — А где остальные? — спросил он, передавая поводья юному груму и мечтая только об одном — поскорее избавиться от преследовавших его призраков прошлого.
— Большинство мужчин — в конюшнях, ведь новые жеребчики уже порядком подросли. Адам и Кинмонт поутру уехали в Келсо, а Монро, как обычно, торчит в новом крыле дома. Если хочешь, я позову Реда Рована.
— Позже, — отмахнулся Джонни. — Я неделю не вылезал из седла. Для начала мне нужно что-нибудь выпить. — Тут он заметил госпожу Рейд. Она стояла рядом с Вилли и во все глаза смотрела на прибывшего хозяина. Не понимая причины столь пристального внимания, Джонни вежливо, но нерешительно пробормотал: — Добрый день!
