— Жозефина, пожалуйста, оставь это и пойдем с тобой на прогулку.
— Я… я, миледи?
Буквально через минуту они оказались на улице. Роберт вышел так быстро, что она не успела захватить шляпку или зонтик.
— Роберт, — окликнула она, пытаясь догнать его, не переходя на бег, — вы идете слишком быстро, так не гуляют.
Он умерил шаг, позволив поравняться с ним. Его губы были так плотно сжаты, что он не смог бы заговорить, даже если бы захотел. Но Джорджиана кое-чему научилась у герцогини. Например, умению болтать о пустяках, пока собеседник не почувствует себя свободнее.
— Я хотела вчера сказать Эдварду, — начала она, — чтобы он ставил дату и свою подпись на всех рисунках. Через некоторое время они будут значить для него гораздо больше.
— Мне самому иногда трудно бывает вспомнить что-то, — сказал он низким тихим голосом.
— Мне тоже, хотя это зависит от тогр, что надо вспомнить, — ответила она, дав ему время сказать что-нибудь еще, если он захочет. — У меня хорошая память на лица, но если требуется вспомнить, что и где случилось или кто что сказал, у меня в голове больше дырок, чем в ярде кружев.
— Сомневаюсь, что это так, но спасибо за то, что вы это сказали. — Он набрал в грудь воздуха и глубоко вздохнул. — Я когда-нибудь просил вас выйти за меня замуж?
— Нет. Вы один из немногих, кто не делал этого.
— Я был идиотом, Она усмехнулась, но у нее возникло ощущение неловкости. Отношения с его братом уже создавали трудности, а она не хотела обидеть его.
— Вы были… вы и теперь такой… независимый, в отличие от других.
— Такой независимый, что часто не могу заставить себя выйти из дома.
— Вы же здесь.
Что-то похожее на улыбку промелькнуло на его губах.
— Сегодня вам нравится Дэр. Я не уверен, что вы захотите говорить со мной завтра.
— Я всегда буду разговаривать с вами, Роберт. Как бы ни сложились наши отношения с Тристаном.
— Хорошо. Говорят, я умею слушать.
Бит искоса взглянул на Джорджиану из-под длинных черных ресниц, как бы желая убедиться, что она поняла его шутку.
— Вы не утратили чувства юмора, как я вижу.
— Не совсем.
Они подошли к Гайд-парку, где в этот час было полно всадников и экипажей.
Несмотря на то что он ничего не сказал, она почувствовала, как он все больше напрягается при виде этой толпы.
— Вы когда-нибудь ели пирожное у «Джонсона», — спросила она.
— Нет.
— Тогда я угощу вас.
Джорджиана повела его прочь от парка.
— Нет. Мне нужно идти.
Весь его вид выражал настороженность и недовольство собой. Мужчины Карроуэй были гордыми, и ему, должно быть, будет неприятно, если она заметит его страдания.
Они повернули на Риджент-стрит и молча шли рядом, за ними плелась Жозефина. Джорджиане хотелось спросить Бита, почему именно сегодня он решил приехать к ней, не хотел ли он сказать ей что-то особенное? В то же время она не хотела отпугнуть его или смутить. Когда они вернулись к Хоторн-Хаусу, она велела груму привести лошадь Роберта.
— Я рада, что вы заехали, — сказала она. — И совершенно серьезно, в любое время, когда вам захочется поболтать, приезжайте.
Он долго не спускал с нее своих синих глаз, вызывая чувство беспокойства. Ей казалось, что он читает ее мысли.
— Вы единственная, с кем я не чувствую себя Пинчем, — наконец сказал он.
— Пинчем? — с недоумением переспросила она.
— Знаете, из «Комедии ошибок». Там есть такой Пинч, голодный худой негодяй. Кожа да кости, шарлатан, оборванец, плут и предсказатель. Нищий с пустыми глазами, жалкий бродяга, живой покойник.
Эти слова и его ровный тихий голос взволновали ее.
— Для человека, который жалуется на свою память, вы все помните очень хорошо.
Слабая тень улыбки снова мелькнула на его губах и исчезла, он вздрогнул.
— Я семь месяцев провел во французской тюрьме. Я выучил эту пьесу, старый сборник пьес был нашей единственной книгой. Нам… нам приказали хранить молчание.
— Роберт, — прошептала она, протягивая к нему руку.
Он отшатнулся.
— Нет… нет ничего страшнее. Не позволяйте загнать себя в ловушку, Джорджиана, не важно, с Тристаном или без него. Не сдавайтесь, ибо это проще всего. Если сдадитесь, у вас не останется ничего. Я приехал сказать вам это.
Он вскочил в седло, и топот копыт его лошади замер вдалеке.
Взволнованная, Джорджиана опустилась на ступени, ведущие к двери. Роберт говорил мало, но когда говорил…
— Бог мой, — только и прошептала она.
Как бы ни были страшны его слова, но они помогли ей понять себя. Она больше никому не позволит указывать ей, как она должна прожить оставшуюся жизнь. Амелия Джонс взяла то, что ей не принадлежит, и Джорджиана отберет это назад.
Дворецкий Джонсов проводил Джорджиану в гостиную на первом этаже, где, смеясь и поедая сандвичи, сидело с десяток молодых леди — все того же возраста, что и Амелия.
Амелия с улыбкой на хорошеньком личике поднялась ей навстречу:
— Добрый день, леди Джорджиана. Вот уж не ожидала увидеть вас здесь.
— Мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем, мисс Джонс, — сказала Джорджиана, чувствуя себя довольно неловко.
Кроме Тристана, одна только Амелия знала о ее поступке, и она могла опозорить ее перед всем обществом.
Глядя на ее красивые невинные глаза, на ее смеющихся подруг, Джорджиана не могла не подумать, что Тристан, должно быть, неправильно истолковал причины, по которым Амелия не хотела возвращать письмо и чулки. Может быть, Амелия просто ревнует. Ведь Тристан оказывал девушке внимание, был неотразимо красив, и Джорджиана обещала ей свою помощь. В некотором смысле во всем виновата была она сама.
— Конечно, нам надо поговорить, — ответила Амелия, — но, может быть, вы сначала выпьете чаю?
Джорджиана выдавила из себя улыбку.
— Очень мило. Благодарю вас, мисс Джонс.
— О, называйте меня Амелией. Меня все так зовут.
— Хорошо, Амелия.
Хозяйка повернулась к девушкам:
— Послушайте. Я уверена, вы знаете леди Джорджиану Холли. Герцог Уиклифф — ее кузен.
— О, я слышала, он женился на гувернантке, — воскликнула одна из них. — Это правда?
— Эмма была директрисой в школе для девочек, — сказала Джорджиана. Атмосфера в комнате казалась… странной. Почти враждебной. Волосы у нее на затылке шевельнулись. — И кузиной виконта, — добавила она, принимая из рук лакея чашку чаю.
— А теперь она герцогиня, — сказал Амелия, указывая Джорджиане на место рядом с собой. — Поэтому ее прошлое не имеет никакого значения.
Она заговорщически взглянула на Джорджиану, как бы предлагая ей сказать что-нибудь в защиту Эммы. Джорджи пила чай, и ее раздражение возрастало. Может быть, их больше, но она не чувствовала себя беззащитной.
