– Рассказывайте скорее, – воскликнула герцогиня, вставая с кресла. – Господин прелат на нашей стороне, ему все известно.
– Судьба положительно благоприятствовала мне сегодня! – начал Бонниве. – Благодаря Флорио дело устроилось таким образом, что в тот момент, когда король вышел из павильона, графиня Шатобриан очутилась позади него на опушке леса. Она могла только видеть издали, как я подвел к королю очаровательную де Брезе, которая упала к его ногам, как он ее поднял и повел в павильон. Затем я отправился к графине Шатобриан и с особенным удовольствием распространился о необычайной красоте дочери Сен-Веллье и милостивом настроении короля, объяснив при этом, почему молодая дама предпочла сама ходатайствовать о помиловании отца, помимо одной особы, не имеющей никакого влияния на короля. Нечего сказать, хороша дама сердца! Она просила пощадить Семблансэ, а его повесили, просила за графа Сен-Валлье, а мы для подтверждения просьбы должны были выписать в Фонтенбло его дочь…
– Вы, кажется, были правы, господин прелат, – заметила герцогиня, прерывая адмирала. – Мы сделали непростительную глупость.
– И вдобавок довольно опасную, – сказал с ударением Флорентин. – Приезд Дианы был бы очень кстати, если бы дело шло об удалении докучливой любовницы. Но король более чем когда-нибудь увлечен графиней, и вся эта сцена приведет к новым любовным объяснениям, которые могут кончиться чрезвычайными жертвами со стороны короля, в виде предложения руки и короны.
– С некоторого времени счастье окончательно покинуло вас, мой бедный Бонниве! – сказала с усмешкой герцогиня. – Постарайтесь, по крайней мере, уговорить короля на возможно быстрый отъезд, чтобы он не успел помириться с Шатобриан и сделать каких-либо распоряжений в ее пользу…
– Но я не понимаю…
– Не теряйте ни минуты. Сообщите ему какие хотите известия, что Марсель взят или Бурбон дошел до Авиньона… только заставьте короля сегодня же уехать в Италию!
Бонниве поклонился и молча вышел из комнаты.
– Одобряете ли вы мое распоряжение? – спросила с беспокойством герцогиня, обращаясь к Флорентину, так как чувствовала уважение к его мудрости после сделанных им замечаний и сознавала его превосходство над собой.
Она вполне оценила умного и красивого прелата и решила не выпускать его из рук; он, со своей стороны, готов был служить ей, потому что у него было достаточно самонадеянности, чтобы предвидеть, что этим путем он сам может сделаться регентом Франции.
Он горячо поцеловал протянутую руку и дал все те советы, какие считал нужными для удаления грозившей опасности. Его советы имели тем большую цену, что в данную минуту благодаря сношениям, какие католическое монашество поддерживало с различными частями королевства, он знал, что в самом непродолжительном времени в Фонтенбло явятся два союзника против графини Шатобриан: ее муж и Брезе. Флорентин был убежден, что если раздраженные сеньоры будут допущены в замок хотя бы на несколько часов, то это неминуемо поведет к скандалу, который будет крайне неприятен королю и отобьет у него всякую охоту передать регентство Франциске.
Пока он распространялся на эту тему, вошел слуга и доложил герцогине, которая уже приняла на себя заботу об охране замка, что упомянутые сеньоры приехали в Фонтенбло и что начальник телохранителей, согласно ее приказанию, спрашивает, впустить ли прибывших господ в замок или нет.
– Пускай они войдут! – ответила герцогиня. – Приведи ко мне сенешаля де Брезе и, кстати, позови Флорио.
Слуга удалился с низким поклоном. – Разъясните мне, пожалуйста, ваши предположения относительно того, как следует направить это дело в частностях? – продолжала герцогиня, обращаясь к Флорентину. – Я не понимаю, какую пользу может принести присутствие этих господ. Брезе человек придворный и от него нельзя ожидать особенно сильного противодействия. Что же касается Шатобриана, то с его приездом связана непосредственная опасность для жизни…
– Разве насильственная смерть Франциски может повредить вашим интересам?
– Нет, не это беспокоит меня…
– Франциска не сумела вовремя воспользоваться своим положением и ее рано или поздно ожидает горе и бедность. Поэтому быстрый насильственный конец будет для нее благодеянием.
– Какое мне дело до Франциски! Она нисколько не интересует меня! Но мой сын может подвергнуться опасности от грубости бретонского графа.
– Нет. Судя по всему, что я слышал, этот сеньор принадлежит к числу безвредных крикунов. Его гнев разразится над женой, и этим дело кончится. Мы можем принять меры, чтобы он не приблизился к королю.
– Но что выйдет из всего этого?
– Графиня, раздраженная против короля, откажется принять его и ничего не узнает о предстоящем отъезде. Мы же отправим к ней графа Шатобриана и будем спокойно ждать результатов этого свидания.
Герцогиня, несколько взволнованная переговорами о деле, близком ее сердцу, пригласила Флорентина в более прохладную комнату и пошла вперед улыбающаяся и веселая.
Графиня Шатобриан в это время переживала новые волнения, которые составляют как бы неизбежную принадлежность всякой незаконной любви. После смерти королевы Клавдии и казни Семблансэ наступил особый период в ее отношении к королю. Она была глубоко оскорблена невниманием короля к ее просьбе, но не решилась высказать ему это из гордости. Король понял, что был не прав перед нею, и, чувствуя себя униженным ее высокомерным обращением, предался раскаянию и самобичеванию. В нем проснулись лучшие инстинкты его сердца; красноречиво и в поэтических красках он описывал ей, насколько считает себя преступным в данном случае, и искренно предлагал ей загладить свою вину тем способом, какой она потребует от него.
– Ты не должна прощать меня, Франциска! – прервал он ее, когда она хотела положить конец его объяснениям. – Ты должна назначить мне строгое и тяжелое покаяние и, когда я выдержу его, ты снизойдешь к моей просьбе и откроешь мне потаенную дверь в твое жилище…
Слова короля наполнили блаженством сердце Франциски. Ее идеал оказался достойным той любви, которую она чувствовала к нему; все вынесенные ею страдания были забыты. Порыв ее женской гордости и упреки оказали самое благодетельное действие на короля, потому что он сам благодарил ее за это, говоря, что обязан ей своим нравственным спасением. Хотя король настоятельно требовал, чтобы она осудила его на недельное изгнание, но она обняла бы его горячее, чем когда-либо, если бы он вздумал явиться к ней вслед за этим объяснением несмотря на данный обет. Такого рода отношения незаметно установились между ними, и ничто не нарушало их до того дня, когда Бонниве представил королю графиню де Брезе. Еще утром король писал нежную записку Франциске наивными стихами в духе Маро, в которых робко спрашивал ее, найдет ли он открытой известную ей дверь из галереи и позволит ли она повергнуть к ее ногам раскаяние его сердца.
