Роуз принуждала себя читать эти ужасающие списки по мере их появления в газете. Имени Гарри в них не было, не было также имени Микки. И Ноуэл по крайней мере был в безопасности. Он переживет войну, работая глубоко под землей в одной из шахт Уэльса. То была лишь соломинка, за которую Роуз цеплялась; единственное, в чем она могла быть уверена в мире, превратившемся в ад кромешный.
– Произошла крупная катастрофа в угольной шахте, – сообщил ей по телефону из Лондона Уильям, и голос его при этом дрожал. – Только что получены известия. Более четырехсот человек отрезаны от выхода огнем…
– Какая это шахта? – перебила его Роуз, охваченная ужасом. Уильям не позвонил бы ей, если бы это не была шахта, где работает Ноуэл. Ноуэл, который, как она считала, находился в безопасности. Ноуэл, который собирался пережить войну, несмотря на гибель многих и многих.
Уолтер вез Роуз и ее мать сквозь ночь в Южный Уэльс. К рассвету машина уже тряслась по булыжникам неровной мостовой в деревне, которая почти два года была домом для Ноуэла. Никто из родных не навещал его здесь, но он и не хотел, чтобы его навещали. Никто не встречался с ним с того самого дня, когда он так внезапно покинул Крэг-Сайд, даже не взяв с собой дорожную сумку с вещами.
Двери всех коттеджей выходили прямо на улицу, так же как на Бексайд-стрит. Сумел ли Ноуэл почувствовать себя как дома? В каком из этих коттеджей он жил? Какая из сотен женщин, в молчании стоящих сейчас у порога своих жилищ, была его квартирной хозяйкой? Вопрос за вопросом вертелся в голове у Роуз, пока она старалась справиться с охватившим ее чувством страха. Находится ли Ноуэл среди тех, кто оказался в огненной ловушке под землей? Погиб ли он?
Несмотря на то что они приехали на «рено», никто из собравшихся у входа в шахту не обратил на это внимания. Они были всего лишь еще тремя родственниками, в отчаянии ожидающими известий при бледном свете раннего утра.
– Это был взрыв, – сообщила Лиззи женщина, голова и плечи которой были плотно закутаны в шаль. – Его, наверно, слышали даже в Суонси. Грохот в шахте раздался сразу после того, как спустилась ночная смена. Мой муж, слава Богу, работает в дневную, но о племяннике пока ничего не известно. С самой полуночи еще ни одного не подняли живым.
– У них там список примерно на триста человек, – сказал Уолтер, вернувшись к своим после разговора с руководителями шахты. – Имени Ноуэла в этом списке нет. Это, конечно, не значит, что он вне опасности. При таких обстоятельствах записи не могут быть вполне точными…
– Если бы он уцелел, то был бы уже здесь, – ответила Лиззи мертвым, бесцветным голосом и взяла Роуз за руку. – Он увидел бы машину и подошел к нам.
– Ваш мальчик, возможно, помогает спасателям, – послышался у них за спиной спокойный мужской голос, а следом прозвучал еще один, полный надежды:
– Клеть снова поднимается. Может, в ней есть живые.
Они были, однако среди них не оказалось Ноуэла. Тем временем приехал Уильям. Как член партии лейбористов он имел полномочия поговорить с людьми, руководящими спасательными работами, и теперь сообщил свежие, только что полученные сведения тем, кто ждал у входа в шахту.
– Там есть отсек штольни, в который, как они считают, не проник огонь. Вопрос только в том, долго ли они смогут выжить там. Спасатели пытаются проникнуть туда через заброшенный штрек с другой стороны холма.
– Они не смогут, – произнес все тот же спокойный мужской голос с беспощадной уверенностью. – Я знаю эту шахту. Проработал в ней всю жизнь. Если внизу есть огонь, значит, есть и метан. Этот газ смертельно ядовит. Кто бы ни попал туда, живым не вернется.
В это время в толпе началось беспокойное движение. Плотного сложения женщина вышла с рудничного двора и сообщила людям, мгновенно окружившим ее стеной:
– Вниз спустились сыновья Дженкинсона, Том Бар-тон, Эван Эванс и парень-англичанин…
– Англичанин? Вы сказали, англичанин?
Роуз оставила мать и с трудом протолкалась к носительнице последних новостей.
– Да, рыженькая, – ласково ответила женщина, обратившая внимание на цвет волос Роуз. – Он твой брат, верно? Он работал в главной спасательной партии последние шесть часов, а теперь снова спустился вниз, хотя я сомневаюсь, чтобы он добился успеха.
Роуз испытала такой прилив облегчения, что даже пошатнулась. До самого последнего времени Ноуэл был жив! Но что, если его новая попытка помочь окажется безуспешной? Если он тоже попадет в западню? Отравится метаном? Новая волна страха окатила ее, и Роуз начала прокладывать сквозь толпу обратный путь к матери и Уильяму. Какая-то молодая женщина начала молиться вслух. К ней присоединились и другие.
В восемь часов начали раздавать горячий чай в щербатых кружках. В десять часов женщина, сообщавшая о последней попытке спасателей, обратилась к Роуз:
– Не хочет ли твоя мамочка немного коула? Дочка принесла целый кувшин, мы можем поделиться.
Не зная, что такое коул, но полагая, что это нечто подкрепляющее, Роуз с благодарностью приняла предложение.
– Это суп, – сказала ей Лиззи, держа в ладонях кружку, в которой раньше был чай. – Суп с беконом. Что случилось, Роуз? Почему нет больше никаких новостей? Что происходит?
Новости появились только в полдень: людей вывели через старые, давно заброшенные штольни. «Они живы! – разнесся крик. – Их всего двадцать, но они живы!»
Некоторые из спасенных мужчин сами вышли на благословенный свет дня. Остальных вынесли на носилках. Среди последних был и Ноуэл.
– Он сломал спину, девочка, – сказал Роуз весь черный от угля и дыма человек, когда она бросилась к носилкам, а за ней – Лиззи, Уолтер и Уильям. – Крепежный лес в старой штольне настолько сгнил, что то и дело обрушивался, пока мы были внизу. Этот парень поддерживал стойку у самого выхода сколько мог, а когда мы вынесли последнего из спасенных, стойка рухнула. Хоть он и англичанин, но герой. Настоящий герой, девочка.
«Сейчас он находится в главной больнице в Суонси, – писала Роуз Лотти из Уэльса. – Они не уверены, что он когда-нибудь сможет ходить. Как только он немного оправится, его перевезут в Крэг-Сайд».
«Говорят, он получит гражданскую медаль «За отвагу», – писал Лотти Уильям из Вестминстера. – Если бы он не поддерживал стойку так долго, его товарищи не смогли бы вывести из забоя последних пострадавших.
Как ему это удалось, я в толк не возьму. Он тощий, как хворостина, и отнюдь не Геркулес».
«Слава Богу, что у него повреждена спина, а не руки, – писала Лотти Нина из своего лондонского дома. – Я понимаю, что это ужасно, если он не сможет ходить, но было бы еще ужасней, если бы он не смог рисовать».
