Кое-кто все ещё помнил, как несколько десятилетий назад её девичью фамилию Хазмат быстро сократили до Хейз, но сейчас на визитной карточке Пенелопы не значилась ни та, ни другая.
Поднимаясь по отполированной мраморной лестнице, Пенелопа слышала приближающиеся музыку и шум, доносящиеся из бальной залы, и радостно предвкушала, как войдет туда под руку с красивым супругом. То было одним из величайших удовольствий в её жизни, поскольку Генри был высок и строен. Он обладал скулами корсара и щегольским видом, притягивающим все взгляды.
Дебютанткой Пенелопа привыкла к тому, что на неё все смотрят, но количество завистливых взглядов, которые она поймала на себе, войдя в музыкальную залу на втором этаже этим вечером, полную старых денег и прочных связей, было слишком большим даже для неё. Она надменно улыбалась, растянув губы в улыбке не более широкой, чем положено по этикету. Платье из темно-красного шелка с множеством изящных швов и вытачек идеально облегало стройную фигуру Пенелопы. Темные волосы были собраны в замысловатый пучок, а короткая челка наполовину прикрывала высокий гордый лоб.
Пенелопа оценивающим взглядом скользнула по фрескам на стенах, выполненным одним из выдающихся художников Европы, и по отполированной каминной доске, которую по частям привезли из Флоренции. Она знала о доме Лиланда Бушара это и многое другое, поскольку собирала газетные вырезки обо всех богатых особняках, мечтая, что Генри построит такой же и для них. Генри ещё ничем не выказал намерения заняться домом, но, как и всё, чего хотелось Пенелопе, это было лишь вопросом времени и, возможно, её хваленого дара убеждения.
Сквозь гул чинных голосов и звон бокалов Пенелопа услышала, как объявляют о её приезде.
– Миссис Генри Шунмейкер! – раздалась сладчайшая для её уха фраза, и Пенелопа развернулась, пройдясь шлейфом платья по версальскому паркету.
Она сразу же заметила приближающуюся Аделаиду Уитмор в платье из фая цвета олова. Только что объявили о её помолвке с Реджинальдом Ньюболдом, и девушка выглядела приятно обессиленной от поздравлений, но её глаза лучились самодовольством. Она была бы хорошенькой, снисходительно подумала Пенелопа, если бы не огромный рот, выставляющий напоказ широкие зубы.
– О, Аделаида. – Пенелопа протянула затянутую в серую перчатку руку так, чтобы бриллиантовый браслет скользнул по запястью и заиграл всеми красками. – Мои поздравления.
– Спасибо, – выдохнула собеседница. Она взяла руку Пенелопы и слегка присела, словно собираясь сделать реверанс. – Мы так вдохновлены вашей свадьбой, – льстиво добавила мисс Уитмор. – Каким же праздником любви она была!
Пенелопа выразила благодарность, несколько раз взмахнув длинными черными ресницами, и по взгляду Аделаиды на пару, чья любовь, по ее же словам, вдохновляла, поняла, что Генри рассеянно смотрит в зал и совершенно не пытается казаться заинтересованным матримониальными планами ровесников. Пенелопа на прощание улыбнулась Аделаиде, и вместе с мужем – от которого сейчас коньяком пахло сильнее, чем мускусом – двинулась дальше в залу. Едва сделав шаг, Генри едва заметно споткнулся, но удержал равновесие, вцепившись в руку жены, и самоуверенность Пенелопы немного пошатнулась из-за внезапного опасения, что кто-то заметит, насколько Генри пьян, и начнет делать собственные выводы.
Двигаясь сквозь толпу, гудящую под высоким сводчатым потолком, Пенелопа старалась крепче держать Генри. Это было нелегко – как и всегда. Она слегка кивнула юным мисс Вандербильт, собравшимся под огромной пальмой в центре комнаты, и не смела посмотреть на мужчину, которого почти силой тащила за собой. Она верила, что он всегда принадлежал ей, и раньше, и сейчас, но все равно не могла избавиться от чувства, что в любой момент он может проскользнуть сквозь её пальцы.
Между ними что-то зародилось прошлым летом, когда лучшая подруга Пенелопы Элизабет Холланд уехала за границу, а они с Генри принялись устраивать любовные свидания в укромных уголках своих родовых гнезд. Но осенью Элизабет вернулась и по определенным соображениям стала невестой Генри. Конечно, это было сделано по желанию родителей, и Пенелопа спасла их обоих от несчастливого брака, когда помогла Элизабет сфальсифицировать смерть. Почувствовав, что Генри немного шатается, Пенелопа подумала, как же мало окупились её старания, потому что не прошло и месяца после «смерти» Элизабет, как Генри начал волочиться за её младшей сестрой Дианой. Не такой уж плохой поворот событий, ведь пригрозив рассказать в обществе о распутстве младшей Холланд, Пенелопа женила Генри на себе. Все, что ей было нужно – стать миссис Шунмейкер, а скандала никто не хотел.
Характер Пенелопы больше подошёл бы леди лет на десять старше, и её властность проявлялась даже в малейших действиях. Однако став миссис Шунмейкер, Пенелопа неприятно удивилась, обнаружив, что управлять мистером Шунмейкером получается довольно плохо. Они лавировали в толпе гостей, и когда рядом возник официант с подносом, уставленным бокалами с шампанским, она не смогла удержать Генри от того, чтобы он не взял один себе.
– Неужели ты ещё недостаточно пьян? – сделала ему замечание Пенелопа.
Улыбка не сходила с её лица, и девушка слегка приподняла верхнюю губу, чтобы обнажить идеально белые зубы.
– Я выпил много, – медленно и не особо ядовито произнес Генри, но возможно на его интонацию повлиял алкоголь. – Но недостаточно, чтобы хотеть провести вечер с тобой, дорогая.
Пенелопа на короткий миг закрыла глаза и подавила все эмоции, которые могло бы вызвать это замечание. Затем она похлопала покрытыми тушью ресницами и стрельнула небесно-голубыми глазами сначала направо, а потом налево. Никто ничего не услышал, определила она и слегка расслабила плечи. Кроме, возможно, официанта, который даже помыслить не мог посмотреть ей в глаза. Когда она снова заговорила, у неё в руке уже был бокал шампанского, а голос звучал легко и непринужденно:
– Раз уж ты считаешь так, то мне, наверное, тоже не помешает выпить.
Таким образом подкрепившись, самая яркая пара высшего света Манхэттена двинулась дальше сквозь толпу. Члены клуба автомобилистов делали громкие заявления о грядущих гонках, а леди, желающие находиться рядом с ними, терпеливо улыбались и изображали заинтересованных слушательниц.
– А, Шунмейкеры!
Пенелопа немного вытянула шею, чтобы хозяин торжества в полной мере оценил ее белозубую улыбку.
– Мистер Бушар, – промурлыкала она, когда он склонился, прижавшись губами к её длинной серой перчатке.
Теплота в её голосе звучала весьма убедительно, этим тоном она говорила только с мужчинами вроде Лиланда, наследника многомиллионного состояния банкиров Бушар и, кроме того, любимца общества. Он был из тех великосветских ньюйоркцев, которые каким-то образом умудрились обзавестись большим количеством друзей, нежели врагов и, в частности, был на короткой ноге с братом Пенелопы, Грейсоном. В юности приятели жили в соседних комнатах в школе Сент-Пол. Всегда наблюдательная, Пенелопа заметила у окна Грейсона, погруженного в беседу с её свекровью, старшей миссис Шунмейкер, чье платье из шифона молочного цвета несколько отвлекало внимание от нее самой.
