— Но если не найдется такой юноша?
— Значит, я останусь свободной и буду ждать того, кто через год сможет ответить на новые загадки.
— А что будет с самими юношами? Не казнить же нам всех, кто окажется недостоин твоего разума?
— Нет, конечно. Их даже не надо прогонять с праздника. Позор тяжелее любого наказания. А недобрая слава глупца, которого смогла обвести вокруг пальцатощая девчонка с далекого острова, думаю, куда страшнее для будущего властителя.
— «Тощая девчонка с далекого острова». — Мераб попробовал эти слова «на зуб». — Ого, да ты ядовита, красавица, как алый императорский аспид. Хотел бы я посостязаться с тобой… Один Аллах знает, как бы я этого хотел!
— «Тощая девчонка с далекого острова», — повторил император слова дочери и усмехнулся. Это не была добрая усмешка, с которой обычно смотрел он на проделки своей девочки. Так жестко мог ухмыляться лишь изворотливый и утонченный царедворец. — Недобрая слава и в самом деле куда коварнее любого наказания… Она будет следовать за неудачником, словно хвост за хитрой лисицей кицунэ… А ты куда хитрее любой лисицы, девочка моя.
— Нет, отец, я просто благоразумна. Зачем нам скандалы в праздник? Пусть все те, кто привез сюда своих сыновей, племянников и младших братьев, сами убедятся в их никчемности…
— Да будет так. Начинай!
Мераб поразился тому, какой разной может быть улыбка — его изумило то, сколько яда отразилось в изгибе тонких губ императора, сколько смеха, отнюдь не доброго, плескалось в темном взгляде его узких глаз.
Император обвел взглядом тех, кто стоял перед помостом. Да, дочь права. Нет здесь того, кто сможет дать счастье его девочке. Злые и жадные, расчетливые и тупые, лица женихов выражали лишь одно желание: победить любой ценой. Никто не думал сейчас о том, что их соперник — юная и прекрасная принцесса.
Холодно улыбалась и принцесса. Она чувствовала сейчас себя в надежных доспехах разума, которые смогут защитить лучше самых бесстрашных телохранителей.
— Слушайте же мою первую загадку!
Повинуясь едва заметному жесту принцессы, в воздухе растворился аккорд цитры. И девушка высоким голосом нараспев прочитала:
Все роли в мире распределены:
Одним — копить богатство и успехи,
Другим — коварно создавать помехи,
А третьим — наблюдать со стороны…
Но не стоит история на месте,
И могут измениться роли в пьесе…[2]
— Скажите же, мои гости, о чем говорил великий поэт?
Первым расхохотался сын магараджи. Был он толстым, румяным и самодовольным. Казалось, что он не идет по жизни, а путешествует по щедрому базару, зная цену каждому товару.
— Эта глупая девчонка смеется над нами, братья! Ведь она же сама все и сказала: это представление, что дают в балагане!
— Аллах великий, какой осел… Тут же в самом деле все сказано, — пробормотал Мераб. — Это же человеческая жизнь! Каждый из нас, словно марионетка, пляшет по желанию хозяина балагана, а потом обрывает все нити и делает решающий шаг.
Сын магараджи победно посмотрел по сторонам…
— Нет, это не балаганное представление… — Теперь шаг вперед сделал сын конунга, высокий юноша, напоминающий чудовище и спутанными длинными волосами, и повисшими почти до колен руками. — Эти слова описывают колдовство…
— Сын медведя, ты намерен спорить со мной, наследником Райпура?!
— Нет, толстый бурдюк, я же вижу твою глупость!
Принцесса смотрела на этих двоих с омерзением. Она не повернула головы в сторону родителей, лишь повела в воздухе рукой, словно отгоняя назойливую муху.
«Смотрите же, благородные император и императрица! И кого-то из них я должна была взять в мужья!» Будур безмолвно произнесла эти слова, но Комати их прекрасно расслышала. Так любящее сердце матери без труда читает в душе любимого чада.
Перепалка у подножья помоста грозила перерасти в драку. По движению руки Такэтори у дорожек появились безмолвные дайсё — воины личной императорской охраны. Вид их был устрашающим, а клинки в лунном свете сверкали так грозно, что спорщики разом замолчали.
— Стыдитесь! — Теперь в голосе принцессы звучала насмешка. — Гости императора не ведут себя, как торговцы поношенным тряпьем.
— Но о чем же была твоя загадка, о прекраснейшая?
Это спросил Дзинситиро по прозвищу Басё — младший сын самурая, охранявшего властелина соседних островов, мальчишка лет восьми. Чудом было уже то, что он оказался здесь, среди принцев и наследников. Быть может, сюзерен его отца, достойный Ёситада, относился к малышу, как к сыну. Или, быть может, ему уготована была судьба много интересней той, что желали для него родители и наставники.
— Малыш, неужели ты не понял? Это же жизнь человеческая!
Только к мальчишке Будур могла быть снисходительной.
Тот поклонился с благодарностью. А сам Ёситада досадливо махнул рукой, уходя в сень цветущих деревьев. Он не хотел признать себя побежденным, а потому решил, что не соревноваться за руку принцессы — куда более мудрый поступок.
— И он прав: иметь такую мудрую жену может лишь тот, кто и сам в силах играть в загадки с судьбой.
Конечно, сейчас он, Мераб, готов был сыграть в загадки и с судьбой, и с принцессой, и даже с самим Иблисом Проклятым, сохрани Аллах после такой игры все души мира!
Принцесса Будур предпочла не услышать, что вполголоса пробурчал сын магараджи. Но слова эти услышал воин-дайсё. И сделал еще два шага вперед.
— А теперь, мои гости, я задам вам вторую загадку. Не торопитесь, подумайте, о чем я говорю.
В вечернем воздухе зазвучали слова новой загадки:
— Шутить с ней опасно: разбитая, она может составить несчастье всей жизни; без устали же гонясь за ней, можно прозевать жизнь или из безумного воодушевления принести ее в жертву… Что это, мои мудрые гости?
Сын магараджи счел за благо промолчать… Юный викинг, помедлив, ответил:
— Это страшная рыба, что живет в южных водах. Старики говорили, бывает она так велика, чтосъедает целые селения… Своих жертв она увлекает на дно, и тогда им нет возврата.
— А он в чем-то прав, этот сын конунга. Мечта, ибо это именно она, может увлечь за собой в самые пучины и селения, и народы. Мечта может поглотить душу человека, но может и возвысить. А что же еще придумают твои недалекие женихи, умнейшая?
