– Неужели здесь можно жить? – с недоумением воскликнула Анна.
– Жить, конечно, нельзя, а вот изображать жизнь можно, – усмехнулся Репнин, стараясь не задевать запыленных и покрывшихся паутиной вещей.
– Теперь понятно, почему господин Забалуев так хотел переехать в наше имение – свое-то изгнило от ветхости.
– Ты прав, Владимир, – кивнул Репнин. – Забалуев – мошенник, всех водил за нос, рассказывая о своих богатствах.
– Мошенничество еще ничего не значит. Нам надо доказать его участие в убийстве отца. Анна, вот свечи. Помогите посветить здесь, – попросил Корф. – Ага, здесь шкафчик с аптекой. У нас в доме такой же, там хранятся лекарства.
– Похоже, здесь сто лет никто не был и ничего не открывал, – покачал головой Репнин.
– Только не этот шкафчик. Смотрите – его точно открывали, и не так давно. Везде полным полно пыли, а на шкафчике – следы рук!
– И, правда, что это здесь? – Михаил пошарил рукой по полочкам и извлек несколько пузырьков.
– Кажется, вот это лекарство от облысения, – прочитала одну надпись Анна.
– А это что? Какие-то яды.
– Мышьяк, стрихнин. Я видел такие же баночки у Варвары на кухне, – определил Корф. – Но зачем ему столько?
– Не знаю, – задумчиво произнес Репнин. – Только все равно, того самого – чем отравили Ивана Ивановича – здесь нет.
– И что нам это дает, вся эта авантюра? Мы ничего не нашли, – рассердился Корф.
– Не спеши! – остановил его Репнин. – У меня появилась идея. Давайте выберемся отсюда и вернемся в табор. А я скажу, что мы сделаем дальше.
По дороге Михаил изложил свой план, и он показался Корфу удачным. Репнин предложил оставить Анну в таборе, а самим поутру отправиться к Долгорукой. Они убедят княгиню поехать с ними к Забалуеву, и пусть Мария Алексеевна сама увидит, что Забалуев ее обманывал. Михаил был уверен, если удастся разрушить этот союз, Забалуев запаникует и чем-то обязательно выдаст себя. Корф с ним согласился – на том и порешили.
Когда утром Анна проснулась и спустилась из распряженной кибитки, Корф и Репнин уже давно уехали. Они не стали тревожить Анну, каждый втайне надеялся вернуться к ней победителем. Анна хотела поговорить с Репниным еще до отъезда. Она подошла к кибитке, приютившей Михаила, и позвала его. В ответ из-за приоткрывшегося полога выглянула Рада.
– Что так смотришь на меня? – улыбнулась цыганка. – Не тебе одной князья нравятся.
– А мне не важно – князь или раб, – ответила ей Анна. – Главное – сам человек, его душа.
– Видать, ничего-то ты в душе не понимаешь, если так барину сердце надорвала. Извела его, да все попусту.
– Почему это попусту?
– Вижу я, все вижу – от цыганки не спрячешься. Не нужен он тебе, другой в твоем сердце, только ты сама себе в том признаться боишься. Вот и мучаешь князя. Оставь его, освободи!
– Я не понимаю, о чем ты, – смутилась Анна, – я люблю Михаила, и он любит меня. Несмотря ни на что. Он простил мне обман и помогает мне.
– Разные у вас пути. Это я тебе и без карт, и без руки скажу, потому что чувствую – думаешь о другом. Рядом твой любезный, но не князь. Не князь! – Рада спрыгнула с облучка кибитки.
– Нравится он тебе, вот ты и морочишь мне голову, – сказала Анна.
– А я и не скрываю того. Я все, как есть, говорю. Видишь, честно выхожу, не прячусь, – Рада гордо откинула со лба волосы.
– Так ты здесь ночью была… – прошептала Анна.
– Я думала, ты жестокая, а ты и слепая еще! – усмехнулась Рада.
– Незачем тебе меня оскорблять, так мужчины не добиваются.
– А мне и добиваться не надо – он сам меня позвал.
– Если звал, значит, его воля. Михаил Александрович – свободный человек, и не мне его судить, – Анна повернулась, чтобы уйти.
– Отпусти его! – Рада схватила ее за руку. – Не мани больше. А я утешу князя – боль быстро пройдет, потому что и не боль вовсе, так – баловство.
– Я не цыганка, чтобы колдовать, привораживать, отвораживать. Прогонит он меня – уйду. А пойму, что не любит – уйду и того раньше. Но ты мне не мешай, я сама решаю, как мне поступать следует, – Анна хотела было уйти, как вдруг услышала, что ее позвали. Она обернулась на голос. – Лиза?
– Аня! – бросились они друг к другу.
– Лиза, что вы делаете здесь?
– Я приехала узнать у цыган о гибели отца. Они ведь прошлым летом стояли возле озера.
– А разве гибель вашего отца – не трагическая случайность?
– За последние дни раскрылось столько странных обстоятельств, что я поняла – маменька скрывает правду.
– Лиза, а вы не слишком торопитесь с обвинениями?
– Я сказала барышне, что слышала в тот день выстрел и женский крик, – пояснила Рада.
– Да-да, – кивнула Лиза. – Но кто кричал и кто стрелял – загадка. Анна, может быть, и вы что-нибудь знаете?
– К сожалению, нет. Мы тогда почти все лето были в Петербурге, правда, Иван Иванович получал иногда письма от вашего папеньки. – Анна задумалась. – Впрочем, подождите! Однажды – как раз в те дни! – пришло письмо от Петра Михайловича… Да, да, точно. Мы сидели в гостиной, барон прочел письмо и тут же уехал в деревню, сказал, что по какому-то срочному делу.
– А что это было за дело, он не объяснил?
– Нет, – покачала головой Анна. – Но, когда Иван Иванович вернулся, он сообщил нам, что отец ваш погиб на охоте. Барон тогда приехал вместе с отцом Георгием, они закрылись в кабинете и долго-долго о чем-то разговаривали.
– А потом?
– Потом отец Георгий просто уехал и все, – закончила свой рассказ Анна.
– Отец Георгий… Вы не первый человек, кто упоминает его в связи с этими событиями. Я сейчас же еду к нему!.. А вы, – спохватилась Лиза, – вас куда-нибудь отвезти? Вы, наверное, гадать приезжали?
– Это раньше в табор за гаданием ехали, а сейчас – за суженым, – усмехнулась Рада.
Лиза с недоумением посмотрела на Анну.
– Рада шутит, – успокоила ее Анна. – Но вы должны знать – я беглая!
– Что?
– Я крепостная, Лиза. Барон воспитал меня, как свою дочь, и никто в округе не знал об этом. Но теперь в имении хозяйствует ваш муж, и меня ищет управляющий.
– Вы – крепостная?! – растерялась Лиза.
– Погодите-ка, – прервала их Рада. – Слышу, нам знак подают. Опять вблизи табора ваш немец появился. Прятаться тебе надо, Анна. Поднимайся в кибитку, а я присмотрю, чтобы он чего не разнюхал.
– Как же так, как это? – шептала Лиза.
– И вы, барышня, тоже идите – не думаю, что вам стоит тому человеку на глаза показываться.
– Тому человеку?
– Это Карл Модестович, – пояснила Анна, забираясь в кибитку.
– Господи! – воскликнула Лиза. – Вы правы, мне надо поторопиться. Прощайте и помните – вы были и останетесь моей подругой, Анна. И, если честно, между нами нет разницы. Я тоже не принадлежу себе. Моя маменька распорядилась моей жизнью по-своему. Вы – крепостная, меня продали Забалуеву.
