— Вы сегодня опять не в духе, Антоан? — участливо спросила подошедшая к нему маркиза. — Может, прислать вам Зизи? Она у себя и сейчас свободна.
— Можно и Зизи, — неопределенно ответил Голицын, окидывая взором залу.
— А что вам принести?
— Водки, — коротко ответил Антоан.
Он присел за стол, на котором мгновенно появился запотевший графинчик и любимая князем закуска: ростбиф в портере, паштет из бараньей печенки и жареные каштаны. Из боковой двери вышла Зизи в розовом люстриновом неглиже, так плотно обнимающем тело при движении, что для воображения почти ничего не оставалось. Она молча присела рядом и уставилась на князя большими зелеными глазами, так некстати напомнившими ему глаза бывшей супруги.
— Водки хочешь? — спросил Голицын, отведя от нее взгляд и продолжая осматривать посетителей веселого дома.
— Не-а, — непринужденно ответила Зизи.
Будто не расслышав ответа, Антоан налил две полные стопки:
— Пей.
— Не хочу, — капризно промолвила девица.
— Зато я хочу, — не поворачивая головы и словно говоря кому-то в залу, произнес Голицын. — Пей, кому говорю.
Зизи, нахмурив бровки, едва отпила из стопки.
— Я тебе что сказал? Пей! — рявкнул он на весь зал и посмотрел, наконец, на нее. Девушка, встретившись с ним взглядом, надула губки и медленно вытянула стопку до дна.
— Доволен? — с вызовом спросила она и со стуком поставила стопку на стол.
— Доволен, — буркнул Голицын, единым махом осушив свою стопку.
Малороссийская девица, сидевшая на коленях мышиного жеребчика, громко расхохоталась.
— Ой, не можу! — хлопнула она себя по крутым бокам. — Чего захотив… Ты бы, диду, годки в своих постеснявся!
Сластолюбцев улыбался тонкими губами и победно смотрел в залу, как бы приглашая остальных повеселиться вместе с ним. Голицын поморщился и брезгливо отвернулся.
— И все же, князь, вы сегодня чем-то расстроены, — возникла перед его столом Жомини. — Мне не нравится ваше настроение…
— Какое вам дело до моего настроения? — вскипел Антоан, — Вы бы лучше следили за порядком в заведении. А то это ваша малоросска гогочет, как какая-нибудь торговка на базаре.
— Прошу прощения, князь, но сегодня не происходит ничего такого, чего бы не было вчера, третьего дня или ранее, — холодно заметила хозяйка заведения. — И вас это раньше не возмущало. Как и нас, к примеру, когда вы затеяли хоровод из голых девиц вокруг елки, которую изображали сами. Мне кажется, — уже мягче произнесла она, — вам следовало бы отвлечься от мрачных мыслей…
— Оставьте вы мои мысли в покое, — вскричал князь, и многие в зале повернулись в его сторону. — Занимайтесь своим делом, пожалуйста.
Мадам Жомини пожала плечами и с достоинством удалилась. Зизи удивленно смотрела на князя и хлопала длинными ресницами. Антоан налил себе еще водки, выпил залпом, зло глянул на девицу.
— Ну что уставилась на меня, дура?
— Сам дурак! — фыркнула Зизи и отвернулась.
Князь медленно поднялся, хотел было отвесить дуре пощечину, передумал. Пнул ногой стул и скорым шагом вышел из залы.
До своей усадьбы он гнал так, что дважды его крытые сани едва не опрокинулись, а один раз их так припечатало на повороте к придорожному сугробу, что вылетело оконное стекло.
Дома он в первую очередь приказал снова принести водки. Пил, не закусывая, тщетно пытаясь отделаться от ощущения, что он все еще в доме свиданий, а вокруг него хохочущие рожи блудниц и их кавалеров.
— Прочь, шлюхи! — запустил он в них после очередной порции анисовой длинным чубуком трубки, чем вызвал еще более оглушительный смех. А одна, самая противная рожа, омерзительно осклабившись, внятно и четко произнесла:
— Ты сам шлюха…
Потом его долго рвало прямо на ковер, после чего камердинер на руках отнес его в спальню, где раздел и уложил, оставив на ночь кувшин клюквенного морсу. К утру содержимое кувшина было выпито до капли, как и целый штоф водки, который едва не с боем заставил принести себе Антоан. Еще два дня он пил беспробудно, пил бы и долее, однако на третий день прибыл к нему чиновник особых поручений от самого обер-прокурора Синода с приказанием немедля прибыть на аудиенцию. Князя вымыли, одели, похмелили кислыми щами и привезли в Синод, запустив его с черного хода.
До кабинета князя Александра Николаевича Голицына, Антоана довел порученец и мало не втолкнул в двери. Пошатываясь, он подошел к столу, за которым грозно восседал обер-прокурор, и уставился на сановного кузена заплывшими щелочками глаз.
— Хоро-ош, — оторвав взгляд от бумаг, брезгливо поморщился Александр Николаевич. — Ты чего это вытворяешь?
— А что такое? — надменно произнес Антоан и хотел было дерзко выставить ногу вперед, но пошатнулся и вернул ногу в первоначальное положение.
— Как это что такое, как это что такое?! — даже подпрыгнул в кресле обер-прокурор. — Ты позоришь весь наш род, ты короста на нашей фамилии! В обеих столицах твое имя не сходит с уст во всех приличных гостиных! И оно связано едино со скандалами! Сначала проигрыш в карты собственной жены, затем развод, устроенный тебе мной, по твоей же просьбе, в надежде, что ты, наконец, успокоишься. А ты вместо этого затеял дуэль. Да случись она в самом деле, даже я не смог бы замять последствия! Теперь беспробудное пьянство и дебоши! О, как я себя кляну, что пошел у тебя на поводу. Государь император, — Александр Николаевич поднял вверх указательный палец, — весьма и весьма недоволен тобой. Не служишь, пьянствуешь, распутствуешь, посещаешь самые сомнительные дома…
— Это-то откуда известно? — буркнул Антоан.
— Про тебя все известно! — прикрикнул на кузена обер-прокурор. — В том числе и государю. И в одном из последних разговоров со мной он недвусмысленно дал понять, что не желает больше слышать о тебе. А сие означает лишь одно: тебе надо найти проживание вне обеих столиц. Ежели ты, конечно, не хочешь, чтобы тебя выдворили официально, да еще под надзор полиции куда-нибудь под Нарым. И тогда я пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе. Христом Богом прошу, — наклонился к Антоану Александр Николаевич, — уезжай ты от греха вон хоть в эти свои Озерки саратовские. Поживи там годик в глуши буколической, пусть о твоих выкрутасах здесь позабудут. Хочешь, я тебе денег дам…
— Денег не надобно, — ощетинился Антоан, дернувшись, как от ожога.
— А коль не надобно, ступай и получи у секретаря пашпорт и подорожную. Да не обессудь, братец, выписаны они на имя чужое, какое отыскалось, дабы не позорил ты род наш и честь. И чтоб в двадцать четыре часа духу твоего в столице не было!