Центр Лестера бился отчаянно, но края были слабыми, они начали крошиться, а без их поддержки хребет распался под непрерывным натиском врага. Численное преимущество обернулось избыточной плотью, лишенной мускулов и воли. Внезапно Роджер обнаружил, что ему не с кем танцевать. Рыцари Лестера выходили из боя, бежали, бросали оружие, сдавались. Фламандские наемники, прежде столь дерзкие, поджали хвост, преследуемые пехотой де Люси и местным ополчением, размахивающим косами и вилами. Оскалив зубы, с пересохшим горлом, Роджер вновь водрузил знамя святого Эдмунда и поскакал к обозу, полный решимости добраться до него прежде грабителей.
Распределив своих людей парой резких команд, Роджер взял припасы графа Лестера под охрану, отогнал грабителей властным голосом, подкрепленным копьем и мечом. Краем глаза он заметил вереницу вьючных лошадей, тронувшихся в обратный путь в сопровождении нескольких сержантов. Штандарта Биго не было видно, но Роджер опознал людей по знакомым красно-золотым щитам. Оставив Анкетиля охранять припасы, он собрал горстку рыцарей и пустился в погоню. Сорель устал, но все равно был быстрее вьючных лошадей, а солдаты Биго не могли одновременно сторожить и сражаться.
– Уходите! – крикнул Роджер отцовским сержантам, когда догнал их и перегородил дорогу Сорелем. – Я дарую вам жизнь, но оставьте припасы. Или это поле станет вашей могилой.
Воины медлили, их взгляды метались.
Роджер отстегнул наличник и с гарцующего Сореля обратился к их предводителю:
– Торкиль, вы меня знаете. Ради Христа, дружище, возьмитесь за ум. Что-то непохоже, чтобы мой отец остался защищать свои припасы. Я убью вас, если придется, и это не пустая угроза.
Сержант облизал губы и покосился на товарищей:
– Ребята… – Не договорив, он вонзил шпоры в бока своего мерина.
Роджер проводил беглецов взглядом. Если эти люди переживут разгром и если у них есть хоть немного здравого смысла, они найдут себе работу подальше от Фрамлингема. Схватив брошенный Торкилем повод вьючной лошади, Роджер протянул его одному из рыцарей и вернулся к грузовым повозкам.
Де Люси преследовал графа Лестера и его супругу, настигнув их на берегу разлившейся реки Ларк. Графиня, облаченная в кольчугу подобно мужчине, сдернула с пальцев роскошные кольца, в том числе бесценный сапфировый перстень, и швырнула в реку, чтобы они не достались врагам ее мужа. Пленников отвели в обоз припасов и разместили в повозке Лестера под строгой охраной, предварительно избавив Петрониллу от кольчуги и длинного кинжала.
Когда Роджер соскочил с Сореля, Обри де Вер подошел к нему и хлопнул по плечу.
– Вы отлично сражались, – с улыбкой произнес дядя, – и сегодня выкупили честь, которую продал ваш отец. Вы стали будущим своей семьи.
Роджер сглотнул и промолчал. Слова дяди окутали его плечи плотным плащом. Но для чего – чтобы защитить от холода или чтобы задушить?
Замок Хедингем, Эссекс, июль 1174 годаЮлиана, бывшая графиня Норфолк, ныне леди Маминот из Гринвича, глядела на худощавого юношу, застывшего в дверях ее комнаты. Пресвятая Богородица, ее сын ничуть не походит на образ, который она хранила в своем сердце последние пять лет. Следы мальчишеской хрупкости окончательно исчезли, сменившись жестким мужским хребтом и солдатской выправкой.
– Роджер! – Она отложила вышивание, поднялась с кресла у окна и поспешила к сыну, протягивая ему руку.
Он помедлил, затем взял ее кисть и опустился на колени в официальном приветствии:
– Миледи мать…
Юлиана взглянула на склоненную голову сына. Его волосы были коротко подстрижены, чтобы удобно было носить шлем, однако оставались такими же, как в ее воспоминаниях: тонкими, но густыми, с оттенком песка, на котором лежит тень. В горле встал ком, и Юлиана удивилась, потому что никогда не плакала. Даже когда его отец творил над ней то, что ни одна женщина не должна выносить.
– Со мной церемонии не нужны. – Она подняла сына на ноги.
Для женщины Юлиана была высокой, и Роджер возвышался над ней всего на дюйм, хотя ростом намного превосходил отца. Гуго страшно злило, что жена была выше его; и это считалось одним из ее бесчисленных грехов.
– Дай на тебя посмотреть.
Роджер спокойно стоял под испытующим взглядом, но краска поднялась от шеи к лицу. Щетина, которая могла бы, дай ей волю, стать густой бородой, окаймляла квадратный подбородок и подвижный, красиво очерченный рот. Глаза были серо-голубыми и тоже напоминали о северном побережье. Возможно, в ненастную ночь его зачатия дух на крыльях ветра явился оттуда во Фрамлингем, поскольку Роджер мало походил на Гуго. Юлиана отметила, что на нем меч и шпоры и, хотя его кожа и котта были чистыми, от него пахло разгоряченной лошадью.
– Так давно, – произнесла она. – Слишком давно…
Коснувшись щеки сына, она с сожалением подумала о потерянных годах. Гуго запретил ей видеться с Роджером после признания брака недействительным, а Уокелин дал понять, что потомству Гуго Норфолка не место в Гринвиче. Хедингем, жилище брата Юлианы, Обри, графа Оксфорда, был нейтральной территорией и местом, где мать и сын могли изредка встречаться.
– Ты приехал издалека? – Юлиана дала слуге знак принести вино и увлекла сына к креслам у окна, где оставила шитье.
– Из королевского лагеря в Сайлхеме.
– А… – Она подождала, пока слуга не принесет кубки и пряные пироги с кабачками. – Выходит, ты на стороне короля?
– Да, мэм. – Роджер пригубил вино и съел кусок пирога.
Юлиана подозревала, что он голоден и сдерживается только из вежливости… в отличие от своего отца. «Самообладание», – подумала она. Сын унаследовал выдержку от нее… как и способность сохранять спокойствие среди бури. Она слышала о доблести, проявленной им осенью в битве при Форнхеме. Обри сказал, что победа была сокрушительной, несмотря на четырехкратное превосходство противника, и что Роджер нес в бой знамя святого Эдмунда и сражался как лев.
– Твой отец… – Она умолкла, пригубив вино.
Язвительность ни к чему это осталось в прошлом, и она никогда не стала бы срывать злость на сыне. Говорят, после поражения при Форнхеме Гуго откупился от юстициария и заплатил тысячу марок за перемирие. Сколько бы Гуго ни жаловался на гонения и обнищание под властью короля Генриха, он оставался одним из самых богатых людей королевства. Следуя своей природе, ее бывший муж использовал перемирие, чтобы сговориться с фламандцами. Прибыли новые наемники, на этот раз лучше обученные, и граф повел их на Норидж и разорил город. Как обычно, Гуго переоценил себя и недооценил короля. Каждый день она благодарила Бога за то, что их брак был аннулирован, хотя это означало потерю графского титула. Пускай Гундреда кичится пустой мишурой и страдает от зверских прихотей Гуго. Юлиана сожалела только о потере сына.
