Спустя некоторое время деревья расступились. Теперь они находились на высоком крутом берегу, поросшем рододендронами, пурпурными и белыми. От их многоцветья на фоне синего неба буквально захватывало дух.
Сильвина молчала, но маркиз был уверен, что глаза ее видят красоту каждого цветка. Они шли , все дальше между цветущими кустами, и наконец девушка спросила:
— Куда вы меня ведете?
— Может ли быть что-то прекраснее? — вместо ответа спросил он. Она покачала головой:
— Я никогда даже не представляла себе такого чуда. Мне кажется, я сплю и мне снится рай.
— Я забыл сказать вам, — будничным тоном сказал маркиз, — что я волшебник. И я употребил чары, результат которых, надеюсь, заслужит ваше одобрение. Закройте на минуту глаза и дайте мне руку.
— Какие чары? — радостно спросила она, повинуясь.
Сильвина закрыла глаза, и ее длинные темные ресницы легли на белую, почти прозрачную щеку. Он взял ее за руку, ощутив прохладу тоненьких пальцев, чуть задрожавших при прикосновении к его сильной руке.
Маркиз повел ее вперед.
— Не открывайте глаз, пока я не скажу, — повторял он.
Алтон провел ее несколько шагов, потом повернул чуть влево и отпустил ее руку.
— Абракадабра! — вскричал он. — Можете открывать глаза.
Она послушалась и с изумлением увидела прямо перед собой греческий храм, сияющий жемчужной белизной на фоне пламенеющего праздника алых рододендронов.
Сжав руки, она молчала. На лице ее читался восторг.
Потом она спросила благоговейно:
— Он и вправду из Греции?
— Да, вправду, — ответил маркиз. — Около ста лет назад мой дед перевез его в Англию. Как вы считаете: это место подходит для того, чтобы олимпийские боги здесь могли бы встречаться и развлекаться?
— Просто идеально, — ответила девушка.
— Чары еще не закончились, — продолжил маркиз. — Давайте заглянем внутрь.
Они прошли меж белых колонн в прохладу храма.
В центре стоял стол, накрытый белой скатертью и уставленный всевозможными яствами. На нем также оказались хрустальные рюмки и бутылки вина в серебряном ведерке, полном льда.
Сильвина с изумлением осмотрела стол и обратила к маркизу вопрошающий взгляд.
— Я решил, что нам обоим следует подкрепиться, — объяснил тот. — Будем надеяться, что яства окажутся достойными окружающей обстановки. Уж вино-то по крайней мере должно быть нектаром.
— Но откуда здесь все это? — спросила она.
— Я же сказал вам, что я волшебник, — ответил маркиз.
— Вы, наверное, распорядились об этом, когда относили Колумба. — Сильвина произнесла эти слова почти шепотом.
— Я не ожидал, что вы будете так прозаичны! — укоризненно сказал маркиз. — Разве нельзя принять дар богов, не задавая вопросов?
На ее щеках снова заиграли ямочки.
— Вы и правда думаете, что я неблагодарная? — спросила она. — Может, я безнадежно земная, но я действительно очень проголодалась.
— Тогда почему бы нам не сесть за стол, — предложил Юстин.
Сильвина подошла к столу, но вдруг остановилась, пораженная внезапной мыслью.
— Этот храм… эта еда — это… не принадлежит… маркизу Алтону?
Маркиз немного помолчал, тщательно подбирая слова.
— И то, и другое принадлежит мне, — честно ответил он.
Озабоченность сбежала ?, ее лица.
— О, я счастлива, сэр Юстин! — воскликнула она. — Может, нехорошо было об этом спрашивать, но мне не хотелось бы быть чем-то обязанной маркизу.
— Почему вы его так не любите? — спросил Алтон. — Насколько я понял, вы с ним не встречались.
— Конечно, нет, — ответила Сильвина, — и я бы не хотела с ним встретиться. Пожалуйста, не будем говорить о его светлости. Одна мысль о нем меня пугает.
— Пугает — чем? — настаивал маркиз. Она сделала чуть заметное движение руками, показавшееся проявлением беспомощности, — Я не могу сказать вам этого, — проговорила она. — Умоляю вас, сэр Юстин, позвольте мне еще ненадолго забыть о моих страхах. Сейчас я была так счастлива… Я уже очень давно не чувствовала себя такой счастливой. Мне казалось, что я свободна и в безопасности, как будто вы и правда убили дракона, который… грозил мне…
Последние слова она произнесла, запинаясь, и маркиз увидел, что глаза ее внезапно потемнели, а на лице отразился такой страх, какой прежде ему приходилось видеть только у новобранцев, ожидающих начала боя.
Он наклонился вперед и накрыл ладонью ее лежащую на скатерти руку.
— Позвольте мне помочь вам, Сильвина, — еще раз попросил он.
В его голосе звучала глубокая уверенность, заставившая ее удивленно поднять глаза. И внезапно ее взгляд будто попал к нему в плен: на мгновение оба застыли в полной неподвижности.
Маркизу показалось, что между ними произошло что-то магическое, не поддающееся описанию, но трепетно-живое.
Потом с негромким возгласом, почти вскриком, Сильвина отвернулась, разорвав чары.
— Я… не могу, — проговорила она почти шепотом, — я… не могу… сказать вам. А если бы и сказала, вы не смогли бы помочь мне… Никто не сможет.
В ее голосе звучало такое глубокое отчаяние, что маркиз был поражен.
Он понял, что Сильвина готова расплакаться, и, пододвинув к себе серебряное ведерко со льдом, достал бутылку вина.
— Мы оба голодны, — сказал он. — Давайте поедим. Я могу только выразить надежду, что это скромное угощение будет достойно вашего одобрения.
— Достойно… моего одобрения?
Голос Сильвины прерывался. Маркиз видел, что она прилагает все силы, чтобы очнуться от охватившего ее тягостного чувства.
— Этой еды хватило бы и на сотню едоков, — добавила она.
— Так что я могу вам предложить? Не начать ли нам с паштета из гусиных печенок? Только это звучит недостаточно экзотично для олимпийских богов. Нужны были бы по крайней мере язычки павлинов или сердце цапли.
— Я не верю, чтобы боги и богини были так жестоки, — отозвалась Сильвина.
Маркиз угощал ее различными блюдами, и девушка не могла запомнить их названия. Она только знала, что все было необычайно вкусно, и хотя она только пригубила вино, ей казалось, что оно вскружило ей голову, потому что все вокруг окуталось необычайным сиянием.
И дело было не только в красоте окружавших храм цветов и абсолютном совершенстве самого храма, и не в том, что аккомпанементом их трапезе служило жужжание пчел и пенье птиц. Просто человек, сидевший подле нее, словно действительно обладал необычайными чарами.
— Знаете, сэр Юстин, — сказала Сильвина после того, как они поговорили о сельской местности и маркиз рассмешил ее рассказами о проделках, которые он устраивал, будучи мальчишкой, — ведь если не считать брата, то я впервые сижу за ленчем — и вообще за столом — вдвоем с мужчиной.
— Тогда я поистине удостоен высокой чести, — отозвался маркиз.
— Это гораздо приятнее, чем в большом обществе, правда? — спросила она. — Не знаю, почему, но кажется намного легче говорить с человеком наедине. Я раньше этого не замечала.
— Похоже, за вами всегда хорошо присматривают, если не считать этой вашей одинокой прогулки в лесу.
— Вам это кажется очень нескромным? — спросила Сильвина.
— Скажем так: среди юных леди это не совсем принято, — ответил маркиз.
— Наверное, да, — согласилась она, — но со мной некому было пойти. А мне так хотелось, чтобы Колумб мог побегать!
— Где вы живете? — спросил маркиз и, еще не договорив, понял, что совершил ошибку. К Сильвине мгновенно вернулась скованность. Он увидел, что она вся напряглась и скрытность, как облако, обволокла ее.
— Нет-нет, — быстро проговорил он, прежде чем она успела ответить. — Мне не следовало спрашивать об этом. Простите меня, я нарушил наши правила. Скажите мне лучше, почему вы так любите сельскую местность.
— А вы тоже ее любите? — спросила Сильвина. — Мне кажется, что да — иначе вы не бродили бы по лесу без шляпы и трости. Да и вообще вы не шли бы, а скакали на лошади. Джентльмены, живущие в Лондоне, редко передвигаются пешком, а ездят только верхом.
