Уиннифред остановилась перед грядкой репы, присела на корточки, чтоб вырвать сорняки, и стала методично обдумывать события утра, а заодно и мужчину, который так их взбудоражил.
Лорд Гидеон приехал не для того, чтобы выселить их, и он не лгал о своих намерениях. По крайней мере в этом она была относительно уверена. Она очень пристально наблюдала за ним, когда сказала, что, возможно, могла бы держать дом открытым, если б была способна понимать ценность денег. Это была, почти слово в слово, цитата из отвратительного письма, которое он прислал ей в прошлом году.
Он этой цитаты не узнал. Уиннифред видела смесь замешательства и юмора в его черных глазах.
— Такого надо держать в сумасшедшем доме или где-нибудь взаперти, а не давать свободно разъезжать повсюду, — проворчала она.
Потому что если он не помнит писем, которые написал, и искренне верит, что дом можно содержать на пять фунтов в год, то он точно не в своем уме.
Если б это был кто-то другой, не Хаверстон, она пожалела бы его, даже вовсю постаралась бы устроить поудобнее, пока они будут искать его семью. Но он — Хаверстон, следующий в очереди на титул, и ее сочувствие отошло на далекий второй план, на первом плане осталась озабоченность, что недуг Гидеона может означать для них с Лилли.
Денежное содержание за двенадцать лет плюс прибавка и жалованье Лилли. Все сразу. Не огромное состояние, конечно, но хватит, чтобы купить еще телят, несколько свиней и отложить приличную сумму на черный день. При тщательном планировании им больше никогда не придется голодать. Быть может, получится даже купить кое-что из роскоши, вроде новой пары туфель для себя и красивой шляпки для Лилли.
Сколько всего они могли бы сделать с этими деньгами. Мечты о новом домашнем скоте и удобных туфлях закружились у нее в голове в ту же минуту, как лорд Гидеон дал обещание. В голове Лилли тоже, подумала Уиннифред. Ну может, не о домашнем скоте, но о шляпке непременно. Лилли всегда питала страсть к подобным вещам: красивым шляпкам, платьям с рюшами и глупым, совершенно непрактичным чайным чашкам.
Уиннифред видела, что глаза подруги зажглись надеждой, и это напугало ее так, как мало что еще могло напугать. А что, если лорд Гидеон не в том положении, чтобы давать такие обещания? Вдруг Лилли придется по сердцу какая-нибудь красивая шляпка, а на следующей неделе заявятся люди Энгели и увезут сумасшедшего лорда?
Хотя, с другой стороны, что, если ее письмо, как и те, которые посылала в Энгели Лилли, попало не в те руки?
Или вдруг она ошибается в отношении его честности, и он просто прекрасный актер со склонностью к злым розыгрышам?
Надо было показать ему письмо. Надо было дать ему прочесть его и объясниться.
— Проклятие! — Поднимаясь с корточек, она зацепилась ногой за подол и чуть не полетела головой вперед в грядку репы. — Бесполезный перевод ткани.
Она дернула противное платье вверх, через голову, не настолько сильно, чтобы порвать, иначе Лилли хватил бы удар, но достаточно, чтобы получить малую толику удовлетворения.
— Ну и ну, такое мужчина видит не каждый день. — Голос лорда Гидеона донесся до нее сквозь платье. — Во всяком случае, днем. Жаль, что на вас рубашка и брюки.
На несколько ужасных секунд Уиннифред застыла, ошеломленная, с поднятыми над головой руками и лицом, спрятанным в складках юбки. Как-то она видела рисунок черепахи, и у нее возникла нелепая мысль, что сейчас она напоминает ту самую черепаху.
— Можете заканчивать работу, Уиннифред. Я знаю, что это вы были в конюшне ночью.
Смех — вот что задело ее за живое. Она не против, когда над ней подшучивают те, кого она любит и кому доверяет, — не стоит воспринимать себя слишком серьезно, — но терпеть насмешки лорда Гидеона… такого ее гордость вынести не в силах.
Она чертыхнулась, потянула платье и запуталась окончательно и бесповоротно.
— Вот черт!
— Постойте спокойно.
Она почувствовала, как он подошел к ней сзади. Большие ладони скользнули по волосам и шее. По причинам, над которыми она не собиралась задумываться, по позвоночнику пробежало легкое покалывающее ощущение.
— Было бы лучше, — проговорил он откуда-то сверху, — если б вы вначале расстегнули несколько пуговиц.
Всего пару мгновений игры ловких пальцев, и платье с шелестом соскользнуло.
— A-а, ну вот.
Она подняла глаза вверх… еще выше… потом отступила на шаг и снова посмотрела. Милостивый Боже, какой же он высокий. Она знала, что он выше среднего, но трудно судить о размерах в темноте, да еще когда человек лежит. Пожалуй, он гораздо выше шести футов.
И довольно широкий. Не кряжистый, как их сосед мистер Макгрегор, и не такой невозможно толстый, как кузнец мистер Дауэл, но заметно мускулистый в груди, руках, ногах и… везде. Как солдат, решила она, или один из гладиаторов, изображения которых она видела в книжках.
Только у солдат и гладиаторов нет таких черных глаз, которые весело поблескивают, наблюдая за ней. И они не ходят с тростью. Эбеновой, с резным набалдашником, похожим на какую-то рыбу.
— Она вам нужна? — неожиданно спросила она. — Или это бутафория?
Он взглянул на трость.
— Я могу ходить без нее, что только что и сделал, чтобы забрать ее из конюшни, но она уменьшает нагрузку на слабую ногу. А что? — Он усмехнулся. — Стыдно стало, что сбили с ног беспомощного калеку?
— Было бы стыдно, — призналась она, оглядывая его крепкую фигуру, — но вы кажетесь мне вполне здоровым. Собираетесь выдвинуть против нас обвинение?
Он отдал ей платье.
— Нет, не собираюсь. Начнем с того, что вы имели полное право защищать себя. Кроме того, какой мужчина добровольно признается, что его одолела женщина? В сущности, я заключу с вами сделку. Вы никому не рассказываете про это, а я помалкиваю о том, что мисс Уиннифред Блайт разгуливает в штанах.
Уиннифред хмуро взглянула на коричневую ткань.
— Мы надеваем их, только когда работаем, потому что они практичны, — оборонительно сказала она. — И куда удобнее этого ужасного старого платья. Любая нормальная женщина выбросила бы его не раздумывая.
Глаза Уиннифред округлились, когда до нее дошло, что только что сорвалось у нее с языка. Она ожидала, что он презрительно фыркнет или ухмыльнется, но вместо этого услышала низкий и приятный смех.
— И какой нормальный мужчина стал бы спорить?
Осмелев от его реакции, она уже хотела спросить, нормальный ли он. Но заколебалась — это казалось непростительной грубостью. Как правило, она не особенно утруждала себя хорошими манерами, да и была не особенно знакома с ними, но взять и просто спросить: «Вы, случайно, не сумасшедший?» — было бы уж чересчур грубо даже для нее.
