Запыхавшись, она доскакала до верхней ступеньки лестницы. Отбросив назад копну пышных волос, быстро влетела в комнату. Годы жизни по незыблемым правилам и чувство собственного достоинства заставили ее подойти к окну, опустить штору и встать на колени. Она перекрестилась и сложила ладони, как требовалось для молитвы. Однако через мгновение наклонилась вперед и, лукаво скосив ясные серые очи, стала через щель в шторе наблюдать за входившим в порт судном. Слова молитвы и посторонние мысли потекли, беспорядочно перемежаясь:
— Святая Дева Мария, благослови… Это точно «Нобл эксплорер».
— И Господь с…
Он станет на якорь через час.
— Будь благословенна среди жен…
Отец, без сомнения, заберет платье, которое он заказал для меня.
— Будь благословенно чрево твое и плод его Иисус… Он же знает, с каким нетерпением я жду его.
— Пресвятая Дева Мария, Богоматерь… Он тут же принесет его мне.
— Помолись за нас, грешных…
Я должна хорошенько поработать сегодня в саду, чтобы вернуть расположение сестры Маделайн.
— И сейчас, и в наш смутный час… Я буду примерной, ученицей завтра.
— Аминь.
Игра стоит свеч.
— Отец наш и правящий на небесах…
Все равно сразу же после моего восемнадцатилетия я покину эту школу.
— Да святится имя твое…
Если от меня что-нибудь останется, после того как москиты разделаются со мной сегодня.
— Приди, Господи наш… бы их побрал!
Легкая дымка стелилась над прерией. Высокая трава в рост человека, вобравшая в себя все оттенки желтого, голубого и зеленого, скрадывала линию, отделявшую сушу от водной глади. То тут, то там в реку впадали узкие ручейки, неожиданно обрушивая потоки воды. Рукава реки то резко расширялись, превращаясь в озера, то суживались до малозаметных проходов, которые, казалось, не ведут никуда. Однако высокий, крепко сложенный мужчина, державший руль плоскодонной лодки, уверенно прокладывал путь под палящими лучами послеполуденного солнца.
Не обращая внимания на аллигаторов, время от времени плюхавшихся в воду, он вел свое судно с легкостью, которая дается только длительной практикой. Лишь выражение его глаз говорило о настороженности.
Внезапно Роган Уитни, притормозив лодку, остановился, прислушиваясь к неожиданному звуку. Черные волосы падали на его мускулистые плечи и оттеняли контуры потемневшего от загара лица. Не шевелясь — олицетворение мощи мужественного тела — он огляделся вокруг. Сколько раз с тех пор, как он бежал из Нового Орлеана, этот таинственный кипарисовый лес, затянутый плесенью серого испанского мха, давал ему убежище. За три года ему удалось познакомиться со многими тайными тропами.
— Капитан…
Роган оглянулся на двоих, что стояли позади него. С пистолетами наготове они ждали приказа. Все трое моментально повернулись в сторону пары оленей, появившихся у кромки воды. Животные с шумом и треском, который минутой раньше и встревожил всех, метнулись обратно в высокую траву.
Роган отметил отсутствие каких-либо эмоций на лице стройного светловолосого моряка. Неизменно бесстрашный перед лицом опасности, Бертран оказался прекрасным товарищем, доказав это тысячу раз со времени их побега из Нового Орлеана на «Вояджере». Он был абсолютно предан Рогану и проявил недюжинные способности при исполнении обязанностей первого помощника. Второй из них — Портер, более крепкий и выносливый, обладал особым даром моряка, бесценным для выполнения плана, который привел их сюда.
Направив лодку вперед и взявшись за руль обеими руками, Роган припомнил, сколько раз они с Бертраном уже проходили здесь. Крепко сжав губы, он погрузился в воспоминания.
Роган с удовольствием выкинул бы из головы вынужденное/путешествие по Индийскому океану на грязном «Вояджере». Попытки беглецов отсидеться в укромном месте оказались безуспешными, и довольно скоро их с Бертраном обнаружили. Расправа с подозрительными безбилетниками последовала немедленно. Деньги, которые Клариса щедро вручила брату перед отъездом, были отобраны капитаном корабля, грубо использовавшим свою власть, а их, совершенно беззащитных перед лицом опасности и без единого цента, высадили в первом же порту.
Наступили месяцы сложных испытаний. Физические увечья, нанесенные ему в тюрьме, причиняли боль, но настоящее страдание было связано с голосами погибшихчленов его команды, которые звучали в нем постоянно. Однако за это время к Рогану вернулись силы, и отчаяние от краха всех надежд отступило. Он хорошо помнил, какое испытал облегчение, когда они с Бертраном смогли наконец простыми матросами выйти в море на быстроходном и мощном судне «Айленд Перл».
Но радость была недолгой. «Айленд Перл» не провел в море и нескольких недель, как испанский корабль под флагом с черепом и скрещенными костями появился на горизонте. От первого же снаряда пиратской пушки погибли капитан и первый помощник. В последовавшей за этим неразберихе Роган принял командование на себя. Уитни действовал столь решительно, что пираты, оказавшись в замешательстве, вынуждены были отступить.
«Айленд Перл», воспользовавшись ситуацией, постарался скрыться в тумане. С наступлением сумерек оставшиеся в живых в глубоком молчании собрались на развороченной палубе. И еще до восхода солнца корабль получил новое имя — «Рептор», а Роган был единогласно избран капитаном. Команда, как бы заново рожденная после пиратского нападения и кровавого разбоя, полностью подчинилась его приказам.
В памяти всплыла клятва, которую он дал в тот день этим людям: Роган обещал, что под его командованием они никогда больше не окажутся в положении жертвы. И он сдержал слово.
Рогану не составило труда получить в Картахене каперское свидетельство, легализовавшее налеты «Рептора» на испанские суда. Благодаря незаурядным способностям Уитни-морехода его корабль стал подлинным бедствием для испанцев, на которых он обрушивался будто с неба, а сам Роган приобрел два прозвища. Одни его называли, как и корабль, Рептором, а франкоязычные жители залива — Рапасом.
Эти прозвища не нравились ему, но они давали Рогану возможность скрывать настоящее имя от недоброжелателей. Члены его команды были абсолютно преданы ему, не раз доказав, что будут хранить этот секрет, даже если ценой молчания станет их жизнь.
К тому же Рогану было на руку, что имя Рапас создает вокруг него ореол таинственности в среде креолов, подверженных всяким суевериям. Это гарантировало Рогану уважение, на которое иначе он вряд ли смог бы рассчитывать, когда в первый раз дерзко пришвартовался в порту Гранде-Терре и ступил на берег, являвшийся твердыней каперских владений Лафитта.
