Что уж говорить о лучшей подруге хасеки, которая все эти месяцы находится рядом и утешает ее, пребывающую в горести, хотя сама при этом вынашивает ребенка, плод своего законного мужа Догана. Что говорить о том, что мало кто удивится, если родит она не одного мальчика, но двоих: всем ведь известно – род Крылатых часто бывает осчастливлен близнецами! А если у обоих этих младенцев на виске приметная родинка, то и это не диво. Вот кабы такой младенец появился на свет в гареме султана, тогда беда. Впрочем, он ведь действительно был рожден в султанском гареме, но не одной из его постоянных насельниц, а ее подругой, пребывавшей там в гостях.
Бывает.
Нечего особенно говорить и о хасеки Хюррем-султан, вдруг возлюбившей детей этой своей подруги (Башар она зовется) чуть ли не вровень с собственными. Бывает такое, причем не так уж редко: женская душа – тайна от всех, кроме Аллаха. Поэтому теперь эта Башар приезжает к своей подруге-султанше часто, и каждый раз хоть одного из Жаворонков привозит, а порой и обоих. А когда во дворец приезжает ее муж, то он обязательно берет с собой и жену свою, и этих же младших сыновей, обоих или одного. Приезжает он часто: всем ведомо, что очень важным для дворца делом занимаются братья Крылатые и весь их клан… Правда, мало кто знает, каким именно, а кто знает, предпочитает молчать… В общем, часто приходят им из Топкапы вызовы, больше похожие на просьбу, чем на приказ.
Что говорить и о гостевых покоях в Изразцовом павильоне, обширных и удобных для самых ценимых гостей. Семья Догана разместится там свободно: будет комната для няньки и ребенка, будет для Башар, а ежели глава семейства захочет отдохнуть отдельно, то есть и мужская опочивальня.
Что уж говорить о том, что в северное крыло этого павильона можно пройти, не привлекая к себе лишнего внимания, из других дворцовых зданий, а потом в них же и уйти. Есть во дворце такие пути, мало кому известные.
Что уж говорить о потайном входе внутри самого павильона, среди секретных дворцовых путей наисекретнейшем. И ведет он именно в те гостевые покои, а точнее, в ту самую опочивальню.
Что уж говорить об этом, если все сказано…
Начало диалога между основными персонажами в пьесе о Карагёзе и Хадживате
Тьма накрывала их непроглядным одеялом. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, словно на узком ложе. Да так ведь и было: они одни в этой опочивальне, но узко их ложе, нигде во дворце и даже во всем мире не найти им места, чтобы было оно просторней.
Всего лишь тюфяк, постеленный на возвышении спального помоста. В гостевых комнатах так и положено, даже если гости почетные: должны ощущать расстояние между своей «почетностью» и величием султанского двора…
– С «госпожой Жирафой»… плохо? – тихо спросил Картал.
Кёсем вздохнула. Он впервые заговорил с тех пор, как она час назад беззвучной тенью проскользнула сюда, – и вот спросил не о ней.
Хотя им сейчас, друг для друга, слова были не нужны. Она ведь тоже ни слова не произнесла.
А «госпожа Жирафа» – это подростковое прозвище Хадидже. Той, которая потом, взойдя на ложе будущего султана, стала Махфируз. Но прежде, когда султан был еще шахзаде, окруженным толпой друзей и младших братьев, она ростом превосходила их всех, не только девчонок, включая будущую Кёсем, но даже мальчишек. Включая братьев Крылатых, тогда четырнадцатилетних.
– А Башар разве не рассказала тебе?
– Нет. Ничего она мне не сказала. Вернулась от Хадидже – вижу, глаза у нее на мокром месте… я и не стал расспрашивать. Сама знаешь, Башар до слез довести ох как не просто!
– Знаю, – снова вздохнула Кёсем. – А с Хадидже… ну, я надеюсь, этот твой лекарь что-то подскажет. Но его к ней сумею провести не раньше чем завтра.
– А мне сумеешь встречу устроить?
– Да, конечно. Если она сможет выйти во внутренний дворик, тогда завтра же, вместе с этим твоим бен Закуто. Если нет, то на следующий день. В ее покои смогу провести только одного, там ведь обязательно должны присутствовать и евнухи, и служанки, иначе даже для нас с ней это сейчас рискованное дело…
– Тогда меня послезавтра, а его первым. Лекарь нужней. Да, вижу, набрал силу дворцовый церемониал…
В темноте было не разглядеть, но Кёсем поняла, что ее возлюбленный невесело усмехнулся.
– Что поделать, – чуть виновато ответила она. – К нынешнему султану, Мустафе, я тебе проход устрою в любое время. Другое дело – узнает ли он тебя… Меня узнаёт не всякий раз, хотя и чаще, чем свою мать Халиме. А к Хадидже, раз уж она на женской половине дворца… Это тебе не пора нашей юности, когда мы – девочки «бабушки Сафие», а вы – друзья наследника престола и его братьев, так что всем нам шайтан не брат.
– Погоди… – Картал приподнялся на локте. – Так она что, может не суметь выйти?!
Похоже, он только сейчас осознал, что это такое, когда о здоровье Хадидже говорят «плохо». Молодым могучим мужчинам нелегко это понять, даже если они, по своим мужским делам, смерть видят часто.
Вместо ответа Кёсем тихо погладила его по плечу. Пальцы ее ощутили шрам: ей был знаком этот рубец, на теле Картала со времени их прошлой встречи не прибавилось ран, но она на мгновение замерла, не в силах думать даже о Хадидже.
Все поняв, Картал молча обнял ее, прижал к себе.
– Странный он, этот ваш лекарь… – произнесла она не так уж и вскоре, сумев наконец успокоить дыхание.
– Да, Абрахам-эфенди – лекарь особенный. Не знаю уж, будет ли он лучше всех прочих для Хадидже, – тут Кёсем ощутила, как рука Картала, обнимающая ее, напряглась, – но Мустафе если кто и поможет, так только он.
Кёсем ничего не ответила. Картал, истолковав это как сомнение, продолжил:
– Он к болезни души подходит именно как к болезни, а не как к греху, проклятию или одержимости демонами. Может, не всегда с ней справляется – трудно хворает душа, ее болезни тяжки и непонятны, – ну так и не всякую телесную хворь удается одолеть, даже искуснейшим мастерам. Чума, укус бешеного пса… пуля в печень, сабельный разруб от плеча до пояса – тоже ведь вроде как болезни тела, а поди исцели их. Но замутившийся ум он на место вправлять умеет. Во всяком случае, бывало такое. Нашим не раз помогал.
– О Аллах! Кому – «вашим»?! – Кёсем в ужасе прижала ладони к щекам. – Что-то со старшими детьми случалось, да? Или с Марты́?
То, что она из-за старших детей так испугалась, понятно: в них хоть и ни капли ее крови, они ей все равно не чужие. Но кто ей Марты, их мать, жена Картала?! Никто и менее чем никто. Даже не соперница, ибо Кёсем знала, что ее место в сердце Картала никем не занято и никогда занято не было. Просто женщина, которую тот взял в свой дом, думая, что Кёсем потеряна для него навсегда. А вот поди ж ты, за эту женщину она испытала точно такой же ужас, как за детей.