Брадуэлл поднял сюртук, забросил его в карету, приказал кучеру ехать, а сам направился за Роуз.
– Мисс Лонгуорт, я не могу вам позволить уйти одной. Сейчас темно, дорога опасна. К тому же холодно.
Он слегка повысил голос, но она его отлично расслышала. Она стремительно повернула голову, чтобы оценить расстояние между ними.
– Обещаю, что со мной вы будете в безопасности.
Он ускорил шаг, но и Розалин заторопилась. Она свернула с аллеи к лесу, окаймлявшему ее с обеих сторон.
– Простите мне мою грубую шутку. Вернитесь и сядьте в карету.
Но Розалин бросилась бежать к лесу. Если бы ей удалось убиться в лес, он потратил бы на поиски много часов. г сто растущие деревья едва пропускали лунный свет.
Брадуэлл пустился за ней, и расстояние между ними начало быстро сокращаться.
Розалин бежала изо всей мочи, когда услышала топот сапог за спиной. Холодный ветер доносил до него запах ее страха. Когда он нагнал и схватил ее, она повернулась к нему, обезумев, готовая защищаться ногтями и зубами. Ее ногти уже оказались возле его лица.
Он схватил ее за руки, завел их ей за спину и удерживал там левой рукой. Правой же держал ее, прижимая к себе.
Розалин вскрикнула от ярости и негодования. Ночь поглотила этот звук. Розалин сопротивлялась и извивалась в его руках как безумная. Удерживать ее стоило большого труда.
– Прекратите, – приказал Брадуэлл. – Я не причиню вам вреда. Я же сказал, что со мной вы будете в безопасности.
– Вы лжете! Вы такой же негодяй, как они!
И все-таки Розалин вдруг притихла. Теперь она смотрела на него. В лунном свете Брадуэлл отлично видел на ее лице гнев и боль, но в глазах читал решимость.
Она вплотную прижалась к нему. Ее грудь уперлась в его грудную клетку. Эта близость застала Брадуэлла врасплох, и он мгновенно отозвался на нее, как любой другой мужчина.
– Вы такой же, как они все! – сказала Розалин. – Я была бы дурой, если бы поверила вам.
Но он ее почти не слышал. Ее лицо в лунном свете было прекрасно. Оно его гипнотизировало. Мгновение все растягивалось, и он почти забыл, что привело к этим яростным объятиям. Голова его гудела как от ударов грома.
Лицо Розалин смягчилось. Глаза расширились от удивления, и это выглядело прелестно. Губы слегка раскрылись. Она больше не сопротивлялась, а являла собой образец податливой женственности. И потянулась навстречу поцелую, которого он хотел, а лунный свет еще больше подчеркивал совершенство ее лица.
Но вместо того чтобы поцеловать, она попыталась его укусить. Брадуэлл едва успел увернуться, а Розалин воспользовалась этим моментом, чтобы снова вырваться.
Проклиная себя за то, что снова оказался идиотом, Брадуэлл подхватил ее и взвалил на плечо. Она молотила его кулаками по спине и проклинала всю дорогу, пока он нес ее к карете. Опустив Роуз на сиденье, Кайл сам сел напротив.
– Попробуйте еще раз наброситься на меня, и я вас отшлепаю. Я не представляю для вас опасности, и будь я проклят, если позволю вам еще раз поцарапать или укусить меня, после того как я заплатил за вас целое состояние и спас от этих мужчин.
Подействовала ли на нее угроза или Розалин просто потеряла надежду на освобождение, он не мог сказать. Карета тронулась. Брадуэлл нашел свой сюртук среди свернутых в рулоны чертежей и вручил ей.
– Наденьте, а то простудитесь.
Розалин подчинилась. За то время пока они ехали, ее страх и недоверие не прошли, напряжение между ними не исчезло.
– Заплатить девятьсот пятьдесят фунтов – слишком много, если ничего не получишь за это, – сказала Розалин наконец.
– А была альтернатива? Я, конечно, мог позволить кому-то из мужчин заплатить гораздо меньше, но уж тогда точно пришлось бы расплачиваться.
Ему показалось, что она съежилась под его сюртуком.
– Благодарю вас.
Слова благодарности были произнесены слабым дрожащим голосом.
Она не плакала, хотя у нее была веская причина для слез. Ее гордость, столь восхитившая поначалу, теперь раздражала. Возможно, виной тому были царапины, нанесенные ее ногтями и все еще горевшие на лице.
Брадуэлл гадал, понимает ли она последствия этой ночи. Ей удалось ускользнуть от оскорблений и бесчестья, но едва удастся избежать позора, когда свету станет известно об этом вечере и аукционе. А уж то, что в свете станет об этом известно, можно было не сомневаться.
Возможно, теперь, когда наступило затишье после бури, она была способна оценить, во что ей все это обойдется, так же как и он свои издержки. Норбери был разгневан его вмешательством. Он не прощал, когда ему портили развлечение и не давали возможности осуществить свою месть в полной мере. Возможно, граф Коттингтон и был благотворителем, но завязки от его кошелька крепко держал в руках его наследник и влиянием пользовался тоже он.
– Прошу меня простить за то, что я сорвалась.
– Это можно понять после вашего тяжкого испытания.
Его самого впечатлило то, что он так хорошо усвоил уроки и способ вести любезную беседу. Теперь хорошие манеры стали его второй натурой, а возможно, и первой, добавил он мысленно.
– Черт возьми, как кстати, что вы догадались извиниться!
– Мне так повезло, что вы приехали туда. Я так рада, что там оказался хотя бы один трезвый человек, который остался нечувствителен к грязным соблазнам.
О нет, вряд ли он остался нечувствителен. Ведь в конце концов он выложил целое состояние!
В голове Брадуэлла появились искусительные образы, говорившие о том, что он мог бы получить, не считай он себя порядочным человеком. Мимолетное объятие в аллее придало этим фантазиям живость.
Он был рад тому, что в карете было темно и Розалин не могла прочесть по лицу его мысли. Роуз обладала необычной красотой, оставлявшей душу мужчины в непрестанном изумлении. А он не любил оказываться в невыигрышном положении.
– Могу я задать вам вопрос? – спросила Роуз.
Она снова казалась совершенно спокойной. То, что леди спасли, означало всего лишь, что ей отдали должное. Сегодня она будет спать спокойно.
– Можете задавать любые вопросы.
– Вы предложили баснословную сумму. Ста фунтов было бы вполне достаточно.
– Если бы я предложил сто фунтов, сэр Морис предложил бы двести, и в конце концов ставки выросли бы настолько, что я не смог бы заплатить. Возможно, до нескольких тысяч фунтов. Я предложил такую сумму, чтобы повергнуть остальных участников аукциона в шок.
. – Если бы сэр Морис был способен предложить несколько тысяч, почему не предложил тысячу?
– Одно дело перейти от ста фунтов к двумстам, потом к четыремстам и так далее. И совсем другое – от семидесяти пяти к тысяче. Конечно, это должна была быть тысяча. Девятьсот семьдесят пять фунтов могли бы показаться жалкими и мизерными. Да, понимаю, что вы имеете в виду. Предложить тысячу так скоро означало бы некоторую передышку. Несомненно, это прозвучало бы глупо.
