— По коням!
Не ожидая, как поступит Рауль, он вонзил шпоры в бока своего жеребца и пустил его галопом между деревьями.
Раб уже пришел в себя и постанывал, лежа у ног юноши. Женщина, упавшая около мужа на колени, с тревогой посматривала на молодого рыцаря. Она внезапно засомневалась в том, что этот благородный господин вступился за них из каких-то альтруистических побуждений.
Рауль вытащил из-за пояса кошелек, бросил его как бы ненароком около крестьянина и неловко пояснил:
— Здесь есть кое-что, это деньги за дом. Не бойтесь, он не вернется.
Взяв под уздцы Версерея, рыцарь вскочил в седло и, едва кивнув женщине, поскакал вслед за кавалькадой Жильбера.
Уже спустились серые тусклые сумерки и первые звезды замерцали над головой, когда юноша увидел донжон[2] Аркура. Подъемный мост был опущен, привратник ждал запоздавшего всадника. Рауль проскакал во двор замка и, бросив поводья Версерея одному из грумов, быстро взбежал по внешней лестнице к двери, ведущей в обширную залу.
Как он и ожидал, сердитый Жильбер был уже здесь и рассказывал отцу о случившемся. Сидящий рядом на скамье Юдас покатывался от хохота. Рауль громко хлопнул дверью и, расстегнув плащ, швырнул его в угол. Отец холодно посмотрел на него, скорее недоумевая, нежели разгневанно.
— Да-а, хорошенькое дельце! Что скажешь на это, мальчик?
— А вот что! — Рауль вступил в круг света, отбрасываемый стоящими на столе свечами. — Я слишком долго сидел сложа руки и закрывал глаза на то, чему не мог помочь.
Он посмотрел на сидящего за столом, кипящего от злости Жильбера и подхихикивающего Юдаса.
— Год за годом творятся зверства, свидетелем которых я стал сегодня. Такие люди, как Жильбер и ты, Юдас, грабят Нормандию ради своих мелких страстишек, нимало не беспокоясь о благородстве герцогства.
Юноша коротко рассмеялся, заметив, что Юдас уставился на него разинув рот, а затем вновь обратился к изумленному отцу:
— Вы дали мне меч, отец, и я поклялся, что он будет служить благому делу. Богом клянусь, я сдержу эту клятву и буду держать его в руках на благо Нормандии и справедливости! Глядите!
Он выхватил из ножен меч и, подняв его на ладонях, протянул Юберу, чтобы показать выгравированные руны. От резкого порыва пламя свечей заколебалось и по стали пробежали блики.
Тот склонился, чтобы прочесть надпись, но, увидев странные буквы, покачал головой.
— Что это означает? — спросил он. — Я не понимаю.
— Уж мой братец-святоша наверняка знает, — насмешливо воскликнул Жильбер.
— Да, знаю. Это звучит так: «Придут лучшие времена».
— Не вижу в словах никакого смысла, — разочарованно проговорил Юдас.
Рауль взглянул на него.
— А я вижу! — И он резко отправил меч обратно в ножны. — Придут лучшие времена, когда тот, кто ведет себя как разбойник, не сможет оставаться безнаказанным.
Юбер изумленно посмотрел на Жильбера.
— О Боже мой, мальчик, да ты с ума сошел! О чем это ты, сынок? Брось, не впадай в горячку из-за какого-то виллана[3]! Жильбер не прав, но ведь ты первый поднял на него меч, а это плохой поступок и у него есть все основания быть недовольным.
— Что до меня, — прорычал Жильбер, — то я прекрасно могу сам о себе позаботиться и поверь, отец, не держу злобы на глупого юнца. Раньше мне казалось, что у него в жилах течет вода, а не кровь, и теперь я просто счастлив убедиться в обратном. Но на будущее советую ему держаться подальше от моих дел.
— На будущее, — парировал Рауль, — держись подальше от этой девушки, Жильбер, и запомни мое предупреждение как следует.
— Вот как ты заговорил? — Жильбер рассвирепел: — Думаешь, урод, я тебя испугался?
— Нет, — ответил Рауль, и улыбка, будто выглянувшее после бури солнце, осветила его лицо, — но я на рассвете отправляюсь в Бомон-ле-Роже, и, может быть, ты поостережешься не меня, а милорда.
Жильбер вскочил со скамьи и схватился за нож.
— Ты, болтливый трус! — вскричал он. — Хочешь поставить меня вне закона, да?
Юбер толкнул его обратно на скамью.
— Хватит об этом! Рауль не будет болтать, но если весть о твоих набегах дойдет до Роже де Бомона, расправа будет короткой. Надо кончать эти безобразия. А что касается малыша, то он еще весь так и полыхает, но после хорошего ужина, конечно, успокоится.
— Но что это за разговоры о справедливости и о том, чтобы уехать из Аркура? — требовательно спросил Юдас. — Что малыш задумал?
— Да ничего, — ответил Юбер. — Ему вовсе не следует оставлять родной дом. После ужина они пожмут друг другу руки и забудут о случившемся.
— Охотно, — честно согласился Рауль. — Но прежде чем ты уйдешь, отец, я хотел бы сказать, что все равно отправляюсь завтра в Бомон-ле-Роже.
— Зачем? Чем ты собираешься там заниматься?
Некоторое время Рауль молчал, просто стоял, глядя на мерцающие свечи. Потом посмотрел в глаза отцу и серьезно, немного запинаясь, заговорил:
— Отец, вы и мои братья всегда смеялись надо мной, считая мечтателем. Может, это и правда и я ни на что не гожусь, но не так уж плохи мои мечты. В течение долгих лет я грезил о правосудии и справедливости в нашей Нормандии, о том, чтобы негодяи не могли больше по своему произволу жечь, убивать и грабить. Я мечтал, что однажды появится человек, у которого возникнет желание навести порядок в герцогстве. Я был бы счастлив сражаться за его дело. — Он замолчал и робко взглянул на братьев. — Сначала я надеялся, что этим человеком будет наш лорд Бомон — ведь он справедлив и честен; потом решил, что это Рауль де Гас — правитель Нормандии. Но теперь я понял, что лишь у одного человека достаточно сил, чтобы укротить баронов. И я поступлю к нему на службу.
— Все это ты вычитал в своих дурацких книжках! — покачал головой Юдас. — Глупая чепуха!
— Святой крест, что за фантазии у мальчиков в башке! — воскликнул Юбер. — Мой сын, скажи хоть, будь милостив, кто же этот замечательный человек?
Брови Рауля поднялись в удивлении.
— Кто это может быть, как не сам герцог?
Жильбер расхохотался.
— Молодой бастард! Парнишка не старше тебя! Ну и выдумал! Скажу тебе, что будет странно, если он и корону-то свою удержит.
Рауль слегка улыбнулся.
— Я видел его всего однажды, скачущего во главе своих рыцарей в Эвре с Раулем де Гасом по правую руку. С минуту я смотрел ему в лицо и вдруг подумал, что вот он, тот самый человек, о появлении которого я мечтал. Уверен, уж этот ничего не выпустит из рук, повторяю: ни-че-го!
— Глупости! — возразил Юбер. — Если незаконнорожденный девятнадцатилетний парень сможет навязать свою волю Нормандии, это будет самое удивительное из того, о чем ты мечтал. У него уже было вдоволь хлопот, пока он находился под опекой, а сейчас, если правда то, что опекуны отстранены, в герцогстве всякое может случиться.
