Девушка опустилась на стул.
— Не знаю. Карты, бумаги… что-то такое, что объяснило бы, почему он остановился у нас.
Граф с мрачным видом уселся напротив дочери.
— И что бы ты стала делать с этой информацией?
В столовой воцарилась тишина. Лизетт слышала только тиканье часов и приглушенные шаги Мари на кухне.
— Я бы рассказала об этом… одному другу.
— Полю Жильесу?
Глаза Лизетт расширились от удивления. Граф взял ее ладони и крепко сжал.
— Я не глупец, Лизетт, и знаю, что происходит в моей деревне. Мне известно, кто сотрудничает с оккупантами, а кто участвует в Сопротивлении.
— Тогда почему ты не помогаешь? — встрепенулась Лизетт. — Союзники могут высадиться не в Па-де-Кале, а здесь. Тогда им понадобится любая информация о береговой обороне и перемещении войск.
— Если в Вальми есть такая информация, я найду ее. Я, а не ты, Лизетт. Тебе это ясно?
— Да, папа. — Она испытала неимоверное облегчение. Тайна, которую Лизетт хранила все это время, тяготила ее. — Но тебе нельзя открыто встречаться с Полем, как это делаю я. Так что позволь мне продолжать заниматься этим.
— Но обещай мне оставить в покое майора Мейера.
Их взгляды встретились, и к горлу Лизетт подступил комок. Барьер, разделявший отца и дочь, рухнул.
— Обещаю, папа, — сказала она.
Через неделю в Вальми неожиданно явился фельдмаршал Эрвин Роммель в огромном черном «хорхе» и в окружении эскорта мотоциклистов. За «хорхом» следовала машина с адъютантами. Роммель вошел в замок и пересек холл, выложенный каменными плитками. Низкорослый, плотный, в плаще, он держал под мышкой маршальский жезл с серебряным набалдашником.
— Приступаем к работе, Мейер, — нетерпеливо бросил Роммель и, стянув перчатки с крагами, шлепнул ими по ладони. — У нас есть один настоящий противник, и этот противник — время.
— Слушаюсь, господин фельдмаршал. — Почтительно щелкнув каблуками, майор повел Роммеля в большую столовую замка.
Там на огромном столе были разложены карты; на красивом буфете в стиле Людовика XV стояли разнообразные напитки, однако Роммель, казалось, не заметил их. Он не желал тратить время на подобные пустяки. Сразу подойдя к столу, фельдмаршал мрачно уставился на карты.
— Итак, Мейер, каково ваше мнение? — Роммель сам устроил перевод Дитера Мейера в Нормандию, ибо давно знал майора и его семью. Фельдмаршал ценил таких офицеров — энергичных, умных, с хорошо развитым воображением, да к тому же еще и храбрых.
— Исход войны решится именно на этих пляжах, господин фельдмаршал, — заявил Мейер. — У нас есть только один шанс остановить противника, но сделать это надо, пока он на воде и, перегруженный снаряжением, пытается добраться до берега. Наша основная линия обороны должна проходить по берегу. Единственный способ отразить вторжение, если оно произойдет здесь, — это упредить врага.
Роммель кивнул.
— А вы считаете, Мейер, что высадка произойдет здесь?
— Об этом свидетельствуют показания захваченных участников Сопротивления.
— Что же тогда означают ночные воздушные налеты на Па-де-Кале?
— Это блеф, — с холодной уверенностью ответил Дитер. — Союзники хотят отвлечь наше внимание от настоящего места высадки.
Роммель снова кивнул. Он бы и сам воспользовался подобной стратегией, заставил противника сосредоточить силы на ложном направлении, чтобы настоящая цель осталась практически незащищенной.
Майор заметил, как напряглось лицо фельдмаршала. Он разделял озабоченность Роммеля. Что бы ни говорилось публично, положение Третьего рейха было очень серьезным. Тысячи бомбардировщиков союзников наносили удары по Германии. Русские армии вошли в Польшу. Войска союзников стояли у ворот Рима. Великую армию вермахта теснили и уничтожали повсюду. Конечно, Германия еще не разгромлена, однако высадка союзников во Франции может предопределить ее поражение.
Поэтому здесь, на побережье, решалась судьба Германии. Верховное командование считало, что высадка произойдет в Па-де-Кале, но Дитер нутром чуял: это не так. Чтобы перехитрить противника, нужно проявить особую прозорливость. Стремясь к этому, майор все более убеждался, что высадка произойдет не в Па-де-Кале, не в узком месте переправы, чрезвычайно опасном при интенсивной бомбежке, а на открытых пляжах Нормандии.
Роммель ткнул жезлом в устье реки Шельды на территории Нидерландов и провел им через Нормандию до северного побережья Бретани. Фронт возможного вторжения обширен, поэтому защищать его необходимо везде. Фельдмаршал ударил жезлом по ладони и начал расхаживать по комнате.
— Мейер, вы провели здесь четыре дня и осмотрели побережье. Что еще можно сделать для его защиты?
— Следовало бы лучше использовать низменности и устье реки Вир, — тотчас ответил Дитер. — Эти участки надо затопить, что значительно затруднит высадку парашютного десанта или десанта на катерах. Открытые участки в глубине суши надо забросать минами-ловушками и спиралями Бруно. Таким образом мы устроим им чертовски радушный прием.
Роммель кивнул. Расхаживая по красивому мозаичному полу, он подумал, что не ошибся в молодом офицере.
— Проследите за этим, Мейер, а также за тем, чтобы каждый утес и овраг, ведущие в глубь территории, были заминированы… каждая тропинка, даже самая неприметная. Мы не должны оставить им ни единого шанса. — Фельдмаршал хлопнул Дитера по плечу. — В наших руках будущее Германии, и мы не допустим ее поражения.
Роммель покинул замок так же стремительно, как появился здесь. Его симпатичное лицо было хмурым. Дитер стоял и смотрел вслед «хорху», удалявшемуся по липовой аллее. Разведке не удалось выяснить планы союзников. Лидеры Сопротивления координировали действия, чтобы способствовать высадке. И если операция все же намечается в Нормандии, руководители подполья первыми узнают об этом. Дитер нахмурился. Значит, необходимо поддерживать связь с отделениями гестапо в Кане и Байе.
Повернувшись, он направился в замок, и под ногами у него захрустел гравий. Майор происходил из старинного немецкого рода, история которого насчитывала сотни лет. Его дед и отец были военными, однако принадлежали к числу тех офицеров, которые ненавидели нацизм. Дитер разделял взгляды деда и отца на гестапо, поэтому старался избегать контактов с этими мясниками.
Когда майор вошел в холл, Лизетт направлялась к главной лестнице. Волосы ее разметал ветер, и мягкие темные локоны спадали на щеки. На девушке были поношенные коричневые брюки и кашемировый свитер, на низкие каблуки туфель налипла грязь. Лизетт держала свой велосипед в одной из пустых конюшен позади замка, и Дитер решил, что она только что вернулась с прогулки в Сент-Мари-де-Пон. Большие темные глаза Лизетт холодно взглянули на майора, и его охватило желание.
