У Люсинды были все основания полагать, что слухи недалеки от истины. Эдуард работал с раннего утра до поздней ночи. Шестнадцать часов он просиживал за столом переговоров, потом возвращался домой и запирался у себя в кабинете. У супругов не было возможности поговорить друг с другом.
Беременность сделала Люсинду сонливой, но, невзирая на свое состояние, молодая женщина не могла не заметить, каким бледным и изможденным выглядит ее муж.
— Дорогой, ты нуждаешься в отдыхе, — сказала она однажды вечером, принеся ему в кабинет чашку чаю. — По-моему, вчера ночью ты вообще не ложился.
— Много работы, — рассеянно ответил Эдуард, поблагодарив. — Не жди меня, ложись. Я засижусь допоздна.
— Эдуард, но твои бумаги никуда не убегут, — улыбнулась она. — То есть я бы, конечно, этого хотела, но утром, вот увидишь, они будут здесь же, на столе. По-моему, ты за всю неделю не спал и двенадцати часов. Пойдем в спальню.
— Не могу. — Он встал, отошел к окну. — Я предупреждал тебя еще в Англии, что буду занят и не смогу уделять тебе много времени. Не мешай мне, пожалуйста. Мне сейчас не до семейных дел.
— Извини, — с обидой в голосе ответила она. — Я не хотела мешать твоей работе. Больше это не повторится.
И она вышла из кабинета.
Эдуард вцепился в спинку кресла, потому что ему неудержимо хотелось броситься за ней вслед.
— Я сделал это ради тебя, дорогая, — прошептал он. — Не хочу, чтобы ты задавала мне вопросы, а времени остается совсем немного.
Это невысказанное извинение не принесло ему облегчения. Когда шаги жены стихли, Эдуард схватил со стола чернильницу и швырнул ее в стену — во все стороны разлетелись синие брызги и осколки фарфора.
Насупившись, смотрел Эдуард на грязное пятно, растекавшееся по белой стене.
Увы, этот акт вандализма ничуть не улучшил его настроения.
Мистер Каррадин, старший советник вице-короля и глава британской делегации на переговорах, был дипломатом опытным и бывалым. Он прекрасно знал, что чем труднее переговоры, тем больше необходимость в сопутствующих светских мероприятиях. В субботу вечером, через неделю после ссоры между Эдуардом и Люси, мистер Каррадин объявил, что жара спала и теперь можно устроить званый ужин с танцами. Приглашения были разосланы в субботу утром, и весь британский Пешавар зашевелился — приезжие дипломаты и местное общество обрадовались возможности немного развеяться.
Однако Люси отнеслась к званому ужину безо всякого энтузиазма. Эдуард совсем заработался, сопровождать жену на банкет он отказался.
— Иди одна, — сказал он, не глядя ей в глаза, что в последние дни вошло у него в привычку. — Тебе нужно отдохнуть от одиночества. Представляю, как тебе надоели обеды в одиночестве и ранний отход ко сну.
Люси хотела огрызнуться, сказать, что она не ребенок и вполне может существовать без посторонней помощи. В конце концов, она провела в афганском плену два года, и за все это время не слышала ни единого доброго слова. Здесь же, в Пешаваре, у нее и заботы по дому, и светские визиты, и книги, и подготовка к будущим родам. Скучать не приходится.
Но она ничего не сказала, не желая выдавать свои чувства. Разговаривать с Эдуардом, который вдруг стал таким чужим и далеким, с каждым днем делалось все трудней. Люси боялась переступить невидимую границу, обозначившуюся между супругами. Оставалось только надеяться, что перемена, произошедшая с Эдуардом, объясняется перегруженностью работой. А вдруг дело не в этом? Вдруг его раздражает ее беременность? Однако в ту ночь, когда Люси сообщила ему радостную весть, Эдуард был в совершеннейшем восторге… Но со следующего дня их отношения заметно охладились. Теперь, когда им удавалось перекинуться парой слов, разговор получался вежливым и отстраненным.
Без мужа предстоящий бал не сулил Люсинде никаких радостей. Но, по крайней мере, не вредно будет встряхнуться, приодеться — все веселее, чем киснуть дома. Вот почему Люси разоделась в пух и прах и отправилась на банкет в сопровождении кучера, горничной и лакея. Эдуард вышел ее проводить, похвалил платье — в общем, держался с безупречной вежливостью. Люси была так обижена, что даже не заметила, с какой мукой во взоре муж провожает ее взглядом.
Мистер Каррадин оказался гостеприимным и радушным хозяином. Пешаварские англичане обычно питались довольно однообразно, отдавая предпочтение истинно британским блюдам — ростбифу, йоркширскому пудингу и так далее. От такой диеты индийские повара приходили в ужас. Мистер Каррадин решил задачу просто и гениально: он предоставил туземным кулинарам свободу действий.
Таким образом, вечер был с самого начала обречен на успех. Гости лакомились яствами, с удовольствием предвкушая танцы. Засушливый сезон кончился, повеяло прохладой, и настроение у всех было замечательное. Местные жители изо всех сил старались сделать пребывание высоких гостей в Пешаваре как можно более приятным. Провинция находилась так далеко на севере, что путешественники добирались сюда не часто, и уж тем более такое блестящее общество. Дипломаты тоже были рады передышке в сложных и утомительных переговорах. Голоса звучали весело, то и дело раздавался вежливый смех.
Джентльменов здесь было гораздо больше, чем дам, поэтому Люси оказалась в центре небольшого кружка, куда входили несколько высокопоставленных дипломатов, русский аристократ с кислой физиономией — специальный посланник царя и молодой тосканский граф, подданный недавно созданного итальянского государства.
Вскоре Люси поняла, что граф и сам не понимает, почему судьба забросила его в захолустный индийский город, где идут переговоры, не имеющие к его стране ни малейшего касательства. Однако граф Гвидо был остроумным и обаятельным собеседником. Люси не без удовольствия выслушивала его цветистые комплименты, произносимые по-английски с обаятельным акцентом. Банкет прошел на удивление весело. Уж во всяком случае, все лучше, чем сидеть дома и дуться на Эдуарда.
Бал понравился Люсинде несколько меньше. Поскольку женщин не хватало, ей приходилось все время танцевать, а обычная предвечерняя усталость уже брала свое. Слава Богу, Люси не страдала приступами тошноты, как многие беременные женщины в Куваре, но сил в последнее время у нее явно поубавилось. В прежние времена Люси, не чувствуя ни малейшей усталости, могла бы танцевать хоть до рассвета, но сегодня она выбилась из сил уже к одиннадцати часам и отошла в угол подышать свежим воздухом. Ей хотелось только одного — отдышаться и дождаться конца бала без риска быть снова приглашенной танцевать.
Но в одиночестве она пробыла не более двух минут. К ней приблизился мсье Арман, которого ей накануне представили.
