— Бенедикт обнаружил, что его брат состоит в шайке контрабандистов, — выпалил Ричард. — Ему нужно было как-то осознать ситуацию, прежде чем обличить брата в государственной измене. К несчастью, Даннингтон решил взять дело в свои руки и нанял убийцу, чтобы прикончить Бенедикта, как дикого зверя.
Ричард покачал головой, очевидно, не совсем поверив, что такое вообще может быть.
Потрясение? Этим словом невозможно было даже отдаленно описать то, что испытывала Эви. Она с трудом понимала все, что говорил Ричард. Неудивительно, что Бенедикт выглядел так ужасно, когда она отмахнулась от упоминания об участии его брата в этой истории. Что он был должен подумать о ней?!
Она грустно вздохнула.
— Его брат. Родная кровь. Как он мог? Как можно пытаться убить родного тебе человека… если не считать удара по плечу кочергой? Но я бы умерла за любого из вас.
Сердце болезненно сжалось от сочувствия к Бенедикту, понявшему что врагами являются члены его собственной семьи.
Любовь к родным была сильна и нерушима. Представить, как один из них может предать другого, — все равно что вообразить снегопад в жаркой пустыне. Конечно, нечто похожее бывало, но нормальный человек просто не в состоянии думать о чем-то подобном.
И неожиданно ее осенило:
— Подожди! Разве не ты сказал мне, что Бенедикт собирается найти брата? А теперь утверждаешь, что этот брат нанял убийцу?
Ричард утвердительно дернул головой.
— Господи помилуй!
Если дело дойдет до драки между братьями, Даннингтон, очевидно, не постыдится прицелиться в Бенедикта. Но Эви просто поверить не могла, что Бенедикт способен на то же самое. Она не сомневалась, что он может защититься, если речь пойдет о ком-то другом. Но вряд ли сможет обороняться от собственного брата.
— Ты должен его остановить! Пусть сразу идет к властям! Ричард, ты обязан его остановить! — вскакивая, в панике забормотала Эви.
Ричард тоже встал.
— Слишком поздно. Он уехал больше полутора суток назад, и, если верить неудачливому убийце, которого я допросил, Даннингтон скрывается в старом охотничьем домике, в одном из поместий, на полпути отсюда до Лондона, в нескольких милях к югу от Эмершема. Конечно, уже слишком поздно помогать Хастингсу, но я просто должен попытаться. Я позволил ему уехать отсюда, зная, что он в опасности, и никогда себе этого не прошу, если не попытаюсь помочь ему.
Эви смотрела в осунувшееся лицо брата. А ведь всего два дня назад он так и лучился весельем! Сейчас же под глазами тени, губы пересохли, взгляд встревоженный.
— Я думаю, ты правильно поступаешь. Надеюсь, ты веришь, что я не осуждаю тебя. Вчера я рассердилась и наговорила тебе неприятных вещей. Ты ничего не мог знать. В конце концов, он твой друг, и ты ему доверял.
Ричард молча склонил голову.
— И еще одно.
Жар бросился Эви в лицо при мысли о том, что она сейчас скажет. Но он должен знать.
— У Бенедикта нет такой большой форы, как ты считаешь. Он… вчера ночью приходил повидаться со мной. Сказал, что не может уехать, не убедившись, что со мной все в порядке. Так что он опережает тебя не больше чем на день.
Брови Ричарда взлетели вверх, но в глазах не было осуждения.
— Спасибо, малышка. Я рад, что ты мне сказала.
Едва он шагнул к двери, Эви спросила:
— Когда я получу от тебя весточку?
Он повернулся и слегка пожал плечами:
— После того, как случится то, чему суждено случиться, я уеду в Лондон. Но пришлю тебе записку, когда что-то узнаю.
Эви постаралась не обращать внимания на тревогу, которая камнем лежала на сердце.
— Сидеть и ждать? Меня это убьет.
Она с бессильной злостью взглянула на повязку.
— Знаю, — кивнул он, погладив сестру по плечу. — Обещаю прислать письмо, как можно скорее.
Черт бы все побрал! Она отдала бы все, чтобы поехать с Ричардом. Помочь хоть чем-то, но разве она может в своем состоянии сесть на лошадь?
Эви крепко обняла брата здоровой рукой, не обращая внимания не очередной приступ боли, когда он тоже ее обнял.
— Береги себя, — горячо попросила она, стараясь не думать, что станется, если брат не прибудет на помощь вовремя.
«Поспеши, Ричард…»
«Я рад, что меня не будет здесь и я не увижу вашего хмурого лица, зная, что стал причиной вашего разочарования. Я бы предпочел, чтобы меня бросили в тюрьму, чем сознавать, что обидел вас».
Из письма Хастингса к Эви, разорванного в клочья, прежде чем попасть в корзину для мусора
Кап… кап… кап…
Звонкая капель — первое, что проникло в подсознание Бенедикта. Звук невыносимо раздражал, но Бенедикт не мог понять, откуда он исходит. Мысли лениво ворочались в голове. Откуда этот шум, казавшийся таким неуместным в спальне?!
И почему ему так чертовски холодно? Он ничего не чувствовал, кроме холода. Влажный воздух был прохладным. Но не таким холодным, как неподатливый камень, на котором он лежал.
Затуманенный мозг Бенедикта медленно определил ситуацию как необычную. Почему он лежит на камне?
Придя в себя, он сообразил, что находится в винном погребе. А когда слишком быстро сел, его одолёло головокружение. Бенедикт подождал, пока станет легче. И огляделся. Полумрак. Здесь было очень мало света, но то, что свет вообще был, означало, что наступило утро. Бенедикт видел смутные очертания каменных плит, которыми был выстлан пол, и изогнутую арку низкого потолка. Где-то в дальнем конце помещения ритмично капала вода.
Подавив стон, Бенедикт прислонился к грубой каменной стене.
Вчерашний день был крайне неудачным. Черт. У него при одной мысли об этом болела голова. Найджел и его товарищ, здоровенный тип по имени Уильям, захватили его и немедленно бросили в подвал, устроенный старым графом лет тридцать назад на небольшом склоне, шагах в двадцати от дома.
Найджел, очевидно, все еще злой на Бенедикта, пытавшегося удушить его, приятно улыбнулся, прежде чем наградить сокрушительным ударом в челюсть. Бенедикта отбросило к задней стенке, о которую он снова ударился головой, и только потом сполз на пол. К счастью, этого момента он не помнил и не знал, сколько прошло времени. Очнулся он на каменных плитах и стал осторожно исследовать подвал в надежде найти вход. Когда грохот в голове заглушил бешеный стук сердца, пришлось остановиться. Головокружение, боль плюс невероятная усталость побудили его сдаться и дать телу давно заслуженный отдых.
Каким-то образом отдых превратился в глубокий сон. Бенедикт потянулся и посмотрел на тонкий лучик света, проникавший между дверью и каменным порогом. Дверь была сколочена из досок, висела на железных петлях и была снабжена большим медным замком. Она провисела здесь почти тридцать лет и, должно быть, достаточно прогнила, чтобы взломать ее. Сомнительно, но вполне возможно.
