Он дьявольски улыбнулся и закрыл ей глаза шелковой маской снова. Да, к тому времени, как он закончит, она забудет, что Адам Блэк вообще существовал.
Он знал, что мог это сделать. Он был обучен этому. Сначала цыганами, а потом герцогиней при дворе короля. «Секс не только кратковременное удовольствие», наставляла она его. «Это искусство, творимое умелыми руками и тонким вкусом. Я научу тебя ему, прекраснейшему из вторжений в людские прегрешения. Ты станешь самым лучшим любовником, из тех кого только знала земля, к тому времени, когда я закончу. Ну а в том, что самым красивым, можно даже и не сомневаться».
И уроки начались. Она была права – было на самом деле много того, чего он не знал. И она показала ему, вот это местечко здесь, этот изгиб там, способы движений, сотни поз, утонченные и изысканные пути использования его тела, чтобы доставить самые разнообразные виды наслаждения, и наконец, все ментальные игры, которые были немаловажной частью всего этого.
Он хорошо усвоил урок, выучив его наизусть. И со временем его интенсивный мальчишеский голод затерялся в волнах бессмысленного моря любовниц и побед.
О, он был самым лучшим, никаких сомнений в этом. Он оставлял девушек, умолявших его о внимании. Легенда о Ястребе росла. Но однажды, женщина, которой Хоук неоднократно отказывал – Оливия Дюмон – попросила у Короля Джеймса его сексуальных услуг, как будто он был куском собственности, который можно было даровать.
И как королевскую собственность, Джеймс предоставлял его, орудуя всё той же угрозой причинения вреда Далкейту, попробуй он не подчиниться.
Как Джеймс полюбил это – особенно когда понял, как сильно это унижало Ястреба. Король сказал так, ты будешь тем, чем Мы захотим, чтобы ты был, даже если это нечто столь банальное, как Наша шлюха, чтобы доставлять удовольствие нашим привилегированным леди. Других мужчин посылали в бой. Ястреба посылали в спальню Оливии. Двойное унижение.
Многие мужчины завидовали Ястребу – любовник стольких красивых женщин. Ещё больше мужчин ненавидели Ястреба за его мастерство и его мужественность, и за легенды, что леди плели о нём.
В конце концов, Джеймс устал слушать эти легенды. Замученный мольбами дам об этом красивом мужчине, Джеймс отсылал Ястреба заграницу с абсурдными и рискованными поручениями. Выкрасть королевскую драгоценность из казны Персии. Выманить хитростью бесценный предмет искусства у старой наследницы в Риме. Каким бы странным ни было сокровище, о котором слышал жадный Джеймс, Ястреба неизменно посылали заполучить его честными или грязными путями. Королевская шлюха была именно этим – мужчиной, выполнявшим «грязную работу» короля, чего бы не пожелал его капризный господин.
Его глаза вернулись к девушке, стоявшей молча перед ним.
Она так отличалась от всех, кого он когда-либо знал. С первого дня, как он увидел её, он понял, что в ней действительно не было фальши и завуалированных ухищрений. Хотя она и могла скрывать некие глубины, они были ни злобными, ни своекорыстными, но явившимся результатом страданий и одиночества, а не хитрости и обмана. Он понял, что у неё было чистое сердце, такое же чистое и искреннее, и полное возможностей, какими были цыганские поля, и оно уже было отдано мужчине, что был недостоин его! Хитрости и странным уловкам в миниатюре. Адаму Блэку.
Всеми правдами и неправдами или каким угодно образом действия, если на то будет необходимость, он добьётся и завоюет её. Он заставит увидеть её ошибку в своих отношениях – что она отдала сердце не тому мужчине.
У неё были завязаны глаза от него и для него, пока она снова не научиться видеть этим чистым сердцем, которое отпрянуло, чтобы притаиться. Он разбудит его, встряхнёт, и заставит выйти и снова повернуться к миру лицом. И когда она научиться видеть его таким, каким он был на самом деле, тогда и сможет увидеть его снова своими глазами.
Эдриен, неуверенная, стояла не шелохнувшись. Было странно знать, что он был в комнате, но не знать, где и что он делал. Он мог стоять прямо перед ней даже сейчас с телом, обнажённым и мерцающим в отблесках масляного света. Она представляла его, освещённого мягким сиянием свечей. Она любила огни и подсвечники этого столетия. Какая романтика могла жить и дышать под флуоресцентным светом её собственного времени?
Она сожалела о маске, что лишала её возможности видеть его, но решила, что так оно к лучшему. Если бы она могла видеть его, это бы значило, что он смог бы увидеть её глаза, и они непременно выдали бы её зачарованность им, если не готовность.
Она почувствовала шёпот ветерка. Он был слева? Нет, справа.
Он кружил вокруг неё. Её сердце грохотало. С любым другим мужчиной, неспособность видеть чувствовалась бы угрозой, но не с Ястребом. Несмотря на его гнев, он уже доказал, что был благородным до глубины души. Она знала, что хотя он и завязал ей глаза, он сделал это, пытаясь завоевать её любовь и доверие – а не для того, чтобы доминировать или подавлять её. Ничего угрожающего в том, что он закрыл ей глаза от него, не было; он открыл ей сердце своей шёлковой маской. Недостаток зрения обострил все другие её чувства до предельного состояния.
Когда его рука коснулась в ласке её шеи, он сдержала вздох удовольствия.
Хоук продолжал кружить вокруг неё; сначала сбоку, потом за спиной, и, казалось, прошла целая вечность, перед её лицом. Она навострила уши на малейшие признаки, её тело вибрировало от напряжения, удивления, ожидания.
«Второй раз будет, чтобы научить. Научить тебя – каково это чувствуется, когда тебя любит такой мужчина, как я. Этого ты никогда не забудешь».
Его дыхание обвевало заднюю часть её шеи, его пальцы подобрали её спадающие волосы. Она могла слышать только неровное дыхание – она не была уверена его или её. Она застыла, когда его рука задела изгиб её бедра, чувствуя дикие скачки тока, расходящиеся по всему её телу.
«Третий раз будет для пут и привязи. Я обещаю тебе, это будет конец твоему сопротивлению».
«Он провёл пальцами вниз по её шее, через груди от соска до соска, потом вниз к её напрягшемуся животу. Его лёгкая, как пёрышко, ласка проскользнула между ног и ушла, оставив за собой болезненный голод.
«Но четвёртый раз, ах, четвёртый раз, когда я услышу твои сладостные крики, этот раз для меня, милая. За ожидание и голод, и агонию, в которой я пребывал, желая тебя. Только для меня».
Его руки были на её плечах, плавно сдвигая шёлк платья по её коже. Расстегивая маленькие жемчужные пуговицы с задней части её шеи, одну за другой чем-то чувствующимся как…зубы? Ох! Его язык порхал по чувствительной коже шеи, затем двинулся ещё ниже.
