Лаоклейн и Тамнаис, стоявший за его спиной, поднялись по крутой лестнице. Лаоклейна интересовало, встретят ли они хотя бы женскую прислугу в этом доме сегодня ночью. Замок казался покинутым.
Каиристиона была у себя в комнате в окружении своих служанок. Осанка ее была все еще молодой. Одета она была по-королевски и выглядела куда лучше, чем все, что ее окружало. А окружавшая ее обстановка могла похвастаться лишь потертыми гобеленами. Она не была больше милой, и дело было не в возрасте, который изменил ее внешность. Все дело было в злости и ненависти, которые были явно видны в серебристо-голубых глазах и в улыбке полных и жестоких губ. Она услышала, как Лаоклейн звал ее, и собрала воедино всю свою ненависть, чтобы его встретить. Она ответила насмешкой и не разрешила ему войти.
Дверь поддалась очень легко и сломалась под напором крепких плеч. Она знаком приказала своим служанкам уйти, и они остались одни.
Взломщики выпрямились, а Каиристиона закричала:
– Ты что же, пришел заявить права на эту жалкую крепость, убийца моего мужа?
– Нет. Я не взял ее у Киарра, я не возьму ее и у тебя. Ты скоро умрешь, и крепость перейдет в мою собственность или собственность моего наследника.
– Так зачем же ты тогда пришел без приглашения?
– Я желаю вернуть то, что у меня забрали, будь то животное, мужчина или женщина…
– А если я откажу? – Каиристиона не пыталась притворяться.
– У тебя нет выбора.
Она сжала пальцы. Ей хотелось выцарапать глаза этому человеку, который смотрел на ее умирающего мужа, а сейчас так уверенно смотрит на нее. Как она его ненавидит!
– Милорд Макамлейд? – Его позвали из коридора.
– Здесь.
Услышав голос Тамнаиса, люди поняли, куда нужно идти.
Вошли двое мужчин, которых Лаоклейн направил обыскать крепость. В доказательство успешно выполненного задания они привели женщину. У нее были красные опухшие глаза. На запястьях были свежие следы от цепей, в которые она была закована. В плен ее взяли силой. Каиристиона была в восторге, что ей удалось покорить ее, после того как ее мужчины насытились ею. Радость Каиристионы была бы куда больше, если бы она могла видеть жену Лаоклейна распластанной и корчащейся, когда один за другим потные мужчины с руганью подходили бы и опорожнялись между ее крепко привязанных ног. Вот это было бы удовольствие!
Освобожденная пленница не обращала внимания на свою мучительницу. Ее взгляд был устремлен на Лаоклейна.
– Прошу тебя, милорд, мой муж и мой ребенок, они в безопасности? – В ее голосе был ужас.
– Им не причинили зла, они тебя ждут.
Он подал знак своим людям, и они вывели ее. Лаоклейн опять обратил свое внимание на вдову Киарра.
– Скажи спасибо, что она жива. Поэтому моя злость не так велика.
– Я не боюсь твоей злости! Его глаза сделались узкими.
– Ты осмеливаешься быть дерзкой при такой слабой охране. Где твои люди?
– У меня их осталось мало, но мне достаточно.
– Но где-то их больше, чем здесь, – сказал он подозрительно и повторил: – Где они? И где Лесли?
Медленная улыбка Каиристионы была тем ответом, в котором он нуждался. Ругаясь словами, которые было невозможно слушать, он позвал к себе своих людей и быстро покинул крепость. Им вслед слышался смех Каиристионы. Она ликовала по поводу его неудачи. В тот час, когда Лаоклейн оставил свою крепость и направился к Аирдсгайну, в тот самый час ее люди начали свой поход на Галлхиел.
Бушевала гроза. Дождевые потоки и порывы ветра в любую минуту могли сбросить людей Лаоклейна с крутого обрыва во вспененные воды озера. Единственная женщина, такая же бесстрашная, как и мужчины, вместе с ними старалась удержаться на краю обрыва, Душой и сердцем она рвалась домой к своей дочери и своему мужу. Ничто не могло помешать ей.
Волны бились о берега, спорить с бушующей водой было опасно и трудно. Лаоклейн проклинал поспешность, которая подтолкнула его поехать на лодке, а не ехать в объезд на лошадях. Что-то говорить было бесполезно, слов не было слышно. Ветер и дождь обрушивали на них ледяные потоки. На их глазах молния расщепила дерево на склоне, но дождевой поток погасил первые языки пламени.
Приятно было увидеть лошадей, сгрудившихся у каменного моста. С облегчением люди покинули лодку – они были сухопутными жителями, а не моряками. Их встретил молодой человек, приставленный к их лошадям. Лицо его было бледным, мужество его было на исходе. Вскоре он уже торопливо шел за всадниками, ведя лошадь, на которой сидела жена крестьянина.
Перед глазами Лаоклейна предстала смазанная дождем картина, которую он боялся увидеть. Бушевавшая гроза была ничто по сравнению с той, что разыгралась на склоне холма. Мужчины сражались, спешившись, кинжалами, палашами и боевыми топорами. Мужчины Макамлейдов были в меньшинстве, потому что те, кто остался защищать крепость, сражались в замке с небольшой бандой. Между группой захватчиков со щитами и парапетами крепости лежало несколько тел.
Лаоклейн видел, как из ворот выбежали воины, сражаясь с теми, кто их задерживал в крепости. Силы их превосходили противника. Лаоклейн бросился отражать нападение тех врагов, которые были рядом с ним.
Хозяйства крестьян были разорены. Их сады были растоптаны, много скота порезано. На месте одной хижины было пепелище, еще одна была подожжена, но дождь погасил пламя. Ливень затихал, и это было небольшим облегчением. Лаоклейн громко призвал своих людей к большей мужественности и стойкости и вселил надежду в тех, кто был осажден. Стремительно обнажив клинок, он защищал своих людей и мстил за тех, кто пал. Везде, где он появлялся, он одерживал победу.
Когда последний из грабителей был уничтожен, Лаоклейн помчался в крепость. Его пульс стал биться чаще, когда он вспомнил Дару и как непривычно слаба она была в последнее время. Его охватил страх.
Уставший, он думал лишь о своей жене. Она же свой страх и волнение направляла на полезные дела, заставляя слуг волей-неволей подчиняться ей. Она не обращала внимания на их страх и отвергала их нежелание выбираться из безопасных укрытий. Когда голодные и раненые мужчины возвращались в замок, их ждала горячая еда, припарки, заживляющие раны, и чистые бинты.
Только Лаоклейн вошел в дверь, к нему подлетела Дара. Радость вспыхнула в ней, когда она увидела его.
Даже потом, когда они остались одни в их комнате, где она промывала и перевязывала глубокую рану на его бедре, длинный, но неглубокий порез на предплечье, радость не покидала ее. Она хорошо ее прятала, когда просила его сидеть спокойно, обрабатывая его раны. Закусив нижнюю губу, она вытаскивала кожаные клочки из раны на ноге.
