Вальтера это несколько удивило: в турнирных поединках, проводимых, как суд Божий, пленных не бывает, и Херефорд обычно строго следовал правилам. Он предложил Роджеру ехать в лагерь, а за остальным взялся присмотреть сам: оставалось доставить туда Элизабет и остатки ее отряда.
Следующие полчаса граф провел в полуобморочном состоянии. Как это бывает, пока лагерный лекарь подручными средствами врачевал его раны, все пережитые страхи навалились на него с новой силой, и в глазах потемнело. Он помнил только, как вскрикивал, когда встаскивали с него кольчугу и бинтовали поврежденное плечо. Сторм и Вальтер теребили его вопросами, но о чем они спрашивали и что он им отвечал, он не помнил, все затерялось в мучительной тошноте и головокружении. Его одолевали приступы рвоты, и, ухватившись за Вильяма Боучемпа, он судорожно изрыгнул из келудка непереваренный завтрак, а из головы — черный туман. То, что он увидел проясненным взором, когда открыл глаза и вытер рот, ему показалось видением. Над ним стоял и смеялся лорд Линкольн.
— Ну, Херефорд! Я знаю, что многие меня не переваривают, но не ожидал, что и тебе я так противен!
— Линкольн! — Херефорд так поразился, что все собственные заботы тут же выскочили у него из головы.
— А ты думал кто? Ты считаешь, что Певерела подожгли духи и волшебники? Ты же сам меня просил об этом.
Херефорд снова вытер рот и посмотрел на Боучемпа.
— Вильям, найди мне где-нибудь вина. — Когда сквайр вышел, он повернулся к Линкольну. — Садись. У меня еще не было времени обо всем подумать. Но почему… и куда ты делся?
— Певерел не держит свои сундуки в Ноттингеме, — снова рассмеялся Линкольн, — они у него там, где до них легче добраться. Мне нужно было напугать его, чтобы он остался здесь. Я сжег его амбары, заставив ждать прямого нападения. Если бы я знал, что ты придешь сюда, не гонял бы своих людей. Но о своей помощи тебе я не жалею. Собирался вернуться сюда еще ночью, здесь оставались следить мои люди, они сообщили мне о твоем появлении. Да вот захват Карлтона затянулся дольше, чем я ожидал.
Тут у Херефорда вырвалось ругательство, и Линкольн удивленно посмотрел на свояка.
— Нет, я о другом, — поспешил объяснить Херефорд. — Если бы я тоже знал, мы вместе… Хотя нет, вчера ночью было бы уже поздно. Я дал Певерелу слово, что не сделаю ему вреда и уведу войско, — говорил он с горечью. — Будь он проклят, этот мерзавец, вывернулся от меня, я не смогу изжарить его на медленном огне и помочь тебе расправиться с ним. Ты знаешь, почему я здесь? — Линкольн кивнул. — И что произошло? — Он еще раз кивнул. Херефорд сморщился и помотал головой. — Наверное, невольно я оказал тебе плохую услугу. Мне сказали, что он послал гонцов к королю. Конечно, если Стефан придет, то не за тем, чтобы снять с него осаду, а чтобы захватить меня… это его интересует. Так что следи за югом, если тут останешься.
— Пока не знаю. Мы хорошо начали, а Стефан быстро дела не делает. Но долгая осада…
Херефорд опустил глаза. Ему надо было сообразить, не выдавая себя собеседнику. Может, он делает глупость, думалось ему, но все равно, иначе он не может: ему надо избавиться как-то от де Кальдо.
— Нет худа без добра, — сказал он задумчиво. — Я захватил у Певерела самого опытного предводителя, который хорошо знает замок изнутри и снаружи. У него, наверное, есть свои люди также в замке.
У Линкольна загорелись глаза. Что бы о нем ни говорили, он был, конечно, неглуп. По-своему истолковав, что намеревался ему сказать Херефорд, он сразу же и на свой манер спросил:
— Что за него хочешь?
— Ничего. Отдаю тебе де Кальдо даром, от души и из ненависти к Певерелу. Но сам он за предательство своего господина что-то запросит, что — не скажу. — Херефорд колебался, но вспомнив, что Линкольн дядя Элизабет и свекор сестры, родня двойная, положил свою руку на руку свояка. — И так же от души хочу предупредить: сколько бы ни заплатил ему и сколько бы он ни был тебе обязан, ему не доверяй.
Вместо ответа Линкольн рассмеялся. Он никому не доверял, сейчас и самому Херефорду, так что в предупреждениях не нуждался. На них пала чья-то тень — это подошел Сторм. Оба повернулись к нему.
— Приветствую, Линкольн. Ты как, Роджер?
— Сносно.
— Тогда заканчивайте ваш разговор. Дела у нас больше тут нет, раз ты дал свое слово, значит, чем скорее мы уберемся отсюда, тем будет лучше.
— А мы уже закончили. — Линкольн поднялся. — Я пошел к своим. Пока я ничего не придумал, и мы остаемся сегодня здесь, так что с хорошим почином, Херефорд. Где этот де Кальдо?
— У Вальтера, моего брата. Прощай. Будешь связываться с Раннулфом, передай мой привет и благословение сестре Анне. Сторм, где мои люди, кто из них уцелел? Мне нужен Алан. — Он говорил с беспокойством и еще больше забеспокоился, когда Сторм ему не ответил. Он понял, что означает молчание Сторма, но продолжал умоляюще смотреть на друга, не решаясь спросить. Сторм опустил глаза.
— Понятно, — тихо проговорил Херефорд. Он потер здоровой рукой лицо и проговорил подавленно: — Совсем не нашли его? Боже милостивый! Неужели его даже не предали земле для упокоения?
— Не горюй, Роджер… — утешал друга Сторм, который сам потерял немало друзей, бывших дороже родных. — Он здесь. Я нашел священника, и его соборовали…
— Пойду к нему, — торопливо поднялся Херефорд. — Если он еще жив…
— Преставился. Но он еще не остыл, и священник его помазал. Это сделано для тебя. Но ты уж лучше не ходи. Зачем еще надрывать себе сердце? Он сражался за тебя до конца, это ясно. Я прослежу, все почести ему будут отданы.
— Живой или нет, не важно. Я должен с ним проститься. Мне, кажется, не перенести смерть Алана… Горше потери быть не может…
У Сторма не нашлось слов утешить друга, что мог он еще сказать? Но он горько пожалел, что не удержал его, наблюдая страдание Херефорда, когда тот склонился над истерзанным телом того, кто был его верным оруженосцем. Отойдя от покойного, он тихо поговорил с остальными освобожденными пленниками и, отпустив их, снова повернулся к Ившему.
— Хватит, Роджер, пойдем.
— Почему? — шептал Херефорд про себя. — Лучше тебя я не знаю людей! За что такой конец?
— На то воля Божья! Только Бог знает, каким был его конец, а лицо его не выражало ни боли, ни страдания. Слушай, ты плохо кончишь сегодня. Нельзя себя так истязать. Пойдем, тебе надо хоть немного отдохнуть. Если ослабнешь и мы из-за этого задержимся тут, еще много кому придется здесь умереть. У тебя будет время погоревать, когда мы будем в безопасности.
— Я в порядке, и хорошо, что пришел проститься. Теперь мне легче. Мне бы не хотелось оставлять своих людей в таком положении. Алана тем более. Ведь ты сам…
