— Понимаю что?
Антония тяжело сглотнула ком в горле и опустила глаза. Ее пальцы вновь вцепились в простыню. Николас тотчас узнал этот жест — напряженная поза и скованные движения выдавали ее глубокое волнение. Какого дьявола она так нервничает?
— Мне пора уходить. И это наша последняя встреча.
Николас резко сел на постели, глаза его яростно сверкнули.
— Что это значит, черт возьми?
— Я не могу оставаться в Лондоне. Теперь, когда Джонни вернулся. — Голубые глаза Антонии наполнились слезами. Что ж, по крайней мере, давая свое нелепое объяснение, она казалась несчастной. — Я возвращаюсь в Сомерсет. В самое ближайшее время. Возможно, мистер Демарест не захочет больше держать меня на службе, поскольку в компаньонки я не гожусь.
— Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя после сегодняшней ночи? — Рейнло накрыл тело Антонии своим, не водя глаз с ее встревоженного лица. — Должно быть, ты лишилась рассудка?
Антония храбро встретила его взгляд, хотя лицо Рейнло пылало от гнева.
— Любой, кто увидел бы меня здесь, сказал бы, что я и впрямь лишилась рассудка.
Пальцы Николаса крепко сжали ее плечи.
— Скажи мне, что не жалеешь о случившемся.
Антония закусила губу.
— Почему тебя это волнует? Я всего лишь еще одна женщина в твоей жизни.
После восторгов минувшей ночи горечь в голосе Антонии больно ранила Рейнло.
— Ты не одна из них. Скажи, что не жалеешь о своем приходе.
Антония медлила с ответом, и сердце Николаса мучительно сжалось. Упоительная, незабываемая ночь обернулась жестоким кошмаром. Неужели всего десять минут назад Рейнло наслаждался блаженной негой? Антония в одно мгновение разрушила его покой, пригрозив покинуть его.
О, он был прав. Эта женщина опасна. Смертельно опасна.
— Антония? — заговорил он снова, безуспешно надеясь, что она не слышит в его голосе жалкую отчаянную мольбу, которая терзала его слух.
Но Антония молчала, вглядываясь в лицо Николаса, словно надеялась найти отгадку на мучивший ее вопрос. Наконец она ответила. Голос ее дрожал:
— Нет, я не жалею. Мне никогда еще не было так хорошо. — Губы ее изогнулись в горькой усмешке. — Неудивительно, что о тебе ходят легенды.
В глазах Николаса полыхнула ярость.
— Не принижай то, что произошло между нами.
Антония недоуменно нахмурилась, словно Рейнло говорил на чужом языке.
— Произошло лишь слияние двух тел, не более.
Николас обжег ее гневным взглядом.
— Не глупи, Антония. И не притворяйся, будто не почувствовала большего. Я хочу, чтобы ты осталась. Я…
Он внезапно осекся, смущенный собственной горячностью. Попытка выразить свои чувства словами опустошила его, лишив последних сил. Он ухватился за фразу, показавшуюся ему безопасной.
— Я желаю получить больше того, что ты успела мне дать.
Губы Антонии сжались. От разочарования? От гнева или стыда? Николас не знал. Когда они лежали, сплетясь телами, ничто не разделяло их. Но стоило им заговорить, и между ними пролегла бездонная пропасть.
— Но я должна исчезнуть, а иначе разразится грандиозный скандал. Я не могу пойти на подобный риск. Из-за Касси. Из-за брата и мистера Демареста.
Женщинам редко удавалось смутить маркиза Рейнло, однако Антония снова и снова приводила его в замешательство. И на сей раз она озадачила его не на шутку. Николас знал: Антония желает его. Она подвергла опасности свою репутацию, явившись к нему в дом. Разумеется, этот поступок нельзя объяснить банальным капризом. И все же Антония решила покинуть его навсегда.
Николас мучительно пытался подобрать нужные слова, чтобы заставить ее передумать.
— А что, если ты беременна?
Антония недоверчиво изогнула бровь.
— Беременна? И что ты сможешь с этим поделать?
С каждым мгновением она все больше отдалялась от него. Николасу нестерпимо было думать об этом. Ему оставалось лишь открыть ей душу, позволить этой женщине посмеяться над его чувствами.
— Я смогу обеспечить ребенка.
— Я справлюсь сама, — непреклонно возразила Антония.
Ее голос звучал почти равнодушно, черт возьми.
— Не говори так! — воскликнул Рейнло.
При мысли о том, что он никогда больше не увидит Антонию, Рейнло едва сдерживал желание разнести в щепки всю мебель в спальне.
Антония вгляделась в лицо Николаса, словно с легкостью читала в его душе. У нее вырвался дрожащий вздох, похожий рыдание. Напрасно Рейнло заподозрил ее в бесчувственности.
— Чего ты от меня добиваешься? — произнесла она сдавленным голосом. — Чтобы я осталась в Лондоне и стала твоей содержанкой?
— Да.
Он знал, что это невозможно. Знал, каким будет ответ, еще того, как Антония покачала головой. И все же хотел, чтобы она осталась.
Проклятие, он желал большего.
— Я не стану твоей содержанкой.
Николас заговорил с горячностью, поразившей его самого.
— Я буду тебе верен. Я буду обращаться с тобой как с королевой. Клянусь.
Казалось, каждое его слово все больше отдаляет его от Антонии.
— Нет…
— Ты ни в чем не будешь нуждаться. Я дам тебе денег, чтобы ты могла устроить свою будущую жизнь. Ты, наконец, станешь самой собой. Той страстной, чувственной женщиной, полной жизненной силы, которой была сегодня ночью, а не суровой дуэньей, присматривающей за чужими детьми. Я составлю необходимые бумаги, и у тебя будет дом, денежное содержание, экипажи, земля, скот. Наших детей я обеспечу.
Столь щедрого предложения Рейнло не делал ни одной любовнице. Он и представить себе не мог, что захочет надолго удержать возле себя женщину и понадобится заключить соглашение, чтобы ее уговорить. Но его интерес к Антонии не был мимолетной прихотью. Он изведал глубину чувств, о которой не мог даже помыслить. Такую страсть не утолить за несколько недель.
— Нет, — прошептала Антония и вздернула подбородок, словно бросая вызов судьбе. — Я не позволю, чтобы обо мне судачила вся Англия как о еще одной твоей победе. Я не покрою позором свою семью и друзей, став содержанкой.
— По-твоему, лучше жить во лжи? — В голосе Николаса вновь зазвенел гнев. После минувшей ночи Антония хорошо знала, что приносит в жертву. — Жить, сгорая от желания? Потому что тебе предстоит плавиться на медленном огне ночь за ночью в своей одинокой постели. Ты пожалеешь об этом решении.
— Возможно. — Взгляд Антонии остался непреклонным. Куда исчезла мягкая чувственная женщина, трепетавшая от прикосновений Николаса? — Но еще больше я буду сожалеть, если предам все, во что верю, чтобы стать мимолетной забавой распутника и повесы.
