– Что они тебе сделали? Что они тебе сделали?..
Наконец она открыла глаза – бледная, как цвет жасмина. Услышала плач ребенка и попыталась привстать. Он удержал ее и сам подал ребенка матери. Молча сидели они втроем: она кормила заплаканного сына, а султан подавал ей воду.
Когда она успокоилась и немного пришла в себя, Сулейман осторожно спросил:
– Если ты не слишком утомилась, скажи все-таки: какую обиду нанес тебе и ребенку великий визирь Ахмед-паша?
– Скажу, скажу, – ответила она тихо. – Иначе сердце мое разорвется от боли, если я промолчу.
– Говори же! – попросил он.
– Великий визирь Ахмед-паша явился ко мне и потребовал триста тысяч золотых дукатов…
– Как это потребовал? За что?
– Чтобы скрыть от людей и от тебя…
– Что скрыть?! – возмущенно прервал он.
– Что я окрестила твоего сына Селима! – выпалила она.
– Окрестила?!
– Нет, это ложь! Гнусная клевета великого визиря Ахмеда-паши и подкупленного им евнуха Хасана!..
При этих словах она снова горько заплакала.
Султан перевел дух. Мысленно оценил всю подлость преступного замысла и произнес:
– Оба преступника должны умереть! Однако справедливость требует, чтобы и они были выслушаны!
Это ее сильно встревожило, но она не подала виду. А спустя минуту уже знала, как защитить себя, и совершенно успокоилась.
Поднялась и молвила:
– Верши правосудие!
Склонилась как человек, чувствующий за собой правоту и ничего не опасающийся. Слегка усмехнулась. И ушла.
О том, что она совершила из ряда вон выходящий поступок, каких не видывали с тех пор, как султаны взошли на престол, Сулейман не сказал ни слова.
А в серале в это время царил неописуемый переполох. Обезумевшего от страха Хасана отволокли в темницу. Но и там он в великом ужасе не прекращал кричать:
– Все неправда! Сам великий визирь Ахмед-паша приказал мне так говорить! И обещал за это кучу золота! И дом в Скутари! А то, что я говорил, – тоже неправда!
Никому не было известно, что именно он говорил, но спрашивать боялись. Никто не хотел знать тайн жены султана, ибо придворные и прислуга уже чуяли, что на ней будет кровь.
Ахмеда-пашу схватили в серале в ту самую минуту, когда он проходил через ворота Джелад-одасы. Вступил под их своды, но уже не вышел оттуда. И никто уже никогда не видел среди живых великого визиря Ахмеда-пашу, первого министра могущественной державы. Лишь янычары, стоявшие на карауле у Джелад-одасы, позже шепотом рассказывали в казарме, что еще долго были слышны стоны и вопли визиря, которого истязала немая стража падишаха.
– За что? – тем же шепотом спрашивали в длинной, протянувшейся на целую милю казарме другие вояки.
– Никто не знает, за что. Видели только, как шла с плачем к султану его прекрасная жена Хуррем Роксолана.
– И никто перед смертью не допросил великого визиря?
– Нет, никто…
– Такого еще не бывало с тех пор, как царствует род Сулеймана…
– Но и такого султана еще не бывало. Этот знает, что делает…
И стих шепот в казарме. Ибо длинные и могучие руки имел тот султан Османов, что слюбился с бледнолицей иноземкой из далекой страны, перед которой вскоре содрогнется в страхе весь сераль, и вся столица, и вся держава Османов, распростершаяся на три части света…
* * *
В тот же вечер на стене царственных ворот Баб-и-Хумаюн была выставлена окровавленная голова великого визиря Ахмеда-паши. Уста его были искривлены страданием, глаза безумны, а слипшиеся пряди волос горели в лучах заходящего солнца. А тем временем на главной площади Цареграда сипахи подвергли тело несчастного четвертованию.
Ужас охватил Стамбул, султанскую столицу, ночной птицей пронесся он по палатам сераля, по благоухающим покоям гарема, добрался даже до исламских святынь. И не так, как всегда, распевали в тот вечер муэдзины с высоких и стройных минаретов свои молитвы: «Ля иляха илля Ллах ва анна Мухаммада Расулюллах!..»
Так погиб Ахмед-паша, первый дружка султанши Роксоланы.
И вечером того же дня второй раз в жизни не смогла преклонить колени для молитвы султанша Эль Хуррем, радостная мать принца. Словно в далекой кровавой мгле предстала перед нею малая церквушка в предместье Рогатина. И стояла она молча. А издали долетал только протяжный крик муэдзинов на высоких минаретах мечетей: «Ля иляха илля Ллах ва анна Мухаммада Расулюллах!..»
Они молились своему богу за великого султана и за державу Османов, по которой уже шествовал кисмет – с окровавленными руками. И тайком добавляли они в своих молитвах: «Отврати, боже, кровь от дома падишаха!»
* * *
А по стамбульским базарам из уст в уста передавали удивительные слухи о султанше, которую будто бы видели в коридорах и залах селямлыка. И вот как толковал для себя это простой турецкий люд:
«Вознамерился Ахмед-паша похитить дитя султанши Эль Хуррем. И подкупил черного евнуха Хасана, чтобы тот подал сонное питье султанше. И сотворил черный Хасан это недоброе дело: подсунул сонное зелье молодой жене султана… А когда она уснула, прокрались в покои черный Хасан с великим визирем. И взяли дитя султанши Эль Хуррем. Но она почувствовала во сне, и во сне закричала, и отняла у них дитя. И пошла, сонная, жаловаться султану, так и не просыпаясь… По коридорам и залам селямлыка, в жемчужной диадеме, в роскошных шелках, в сверкающих браслетах и вся в слезах…»
– Вся в слезах? – изумленно переспрашивали простодушные.
– Да! Вся в слезах… А перед нею евнухи несли малолетнего принца Селима в белом муслине, в золотой лектике…
– В золотой лектике?
– Да! В золотой лектике. А за нею шли белые невольницы гарема, испуганные плачем жены падишаха…
– Испуганные плачем?
– Да! Испуганные плачем. И направилась она прямо в зал Большого совета Дивана…
– А откуда же она знала, куда идти, если никогда не бывала в селямлыке?
– Знала, потому что вело ее материнское сердце. Потому что искала справедливости.
– Какой же приговор изрек султан Сулейман?
– Справедливый приговор изрек султан Сулейман: повелел так долго бить обоих злодеев, пока оба не сознались: евнух Хасан – сколько золотых посулил ему великий визирь, а визирь Ахмед – в злом своем умысле. И тогда было велено прижечь Ахмеда-пашу столько раз, чтобы он издал столько воплей, сколько денег дал черному евнуху. И расстался с душой Ахмед в Джелад-одасы.
– А черный Хасан?
– Султан повелел бросить его в море со связанными руками: если доплывет до острова Принцев, может идти на все четыре стороны… Справедливо рассудил султан Сулейман – да благословит Аллах всемогущий следы его ног! Потому что все-таки крал налоги великий визирь Ахмед, но так крал, что никто не мог его в том изобличить… А в тех налогах – пот, стоны и кровь наша. Вот и выстонал их Ахмед в Джелад-одасы… А за остальное сочтется с ним Аллах с вечными очами…
