— Тебе лучше поскорее привыкнуть к этому, потому что я не собираюсь меняться.
Она в отчаянии застонала.
— Давай вернемся к нашей проблеме. Я бы посоветовала тебе не относиться так сурово и непреклонно к любви Юлианы и Беннета. Мне кажется, ты только заставишь их в отчаянии броситься в объятия друг другу.
— Я не просил твоего совета, Ифигиния.
— Тогда зачем мы вообще заговорили об этом?
— Будь я проклят, если сам понимаю! — взорвался Маркус. — Какое тебе до всего этого дело?! Беннет — мой брат, и я буду действовать так, как сочту нужным.
— Маркус, я все понимаю! Ты хочешь защитить его…
— И что в моем желании плохого?
— Ничего. Ты вырастил Беннета и во многом был для него больше отцом, чем старшим братом. Я была в той же ситуации со своей сестрой — я тоже заменяла ей мать.
— Знаю, — спокойно ответил он.
— Мы оба стали родителями, не успев повзрослеть, и, как всякие родители, чувствуем необходимость защищать своих подопечных. Но мы все равно не сможем оберегать их вечно, да и не должны этого делать.
— Я могу и буду защищать Беннета от Юлианы Дорчестер.
— И совершишь ошибку.
— И что же, по-твоему, я должен делать?! — прорычал Маркус. — Дать свое благословение на брак?
— Да.
— Никогда.
— Да выслушай же меня! — воскликнула Ифигиния. — Скажи брату, что дашь благословение на брак, если он согласится с разумным сроком помолвки.
— Что ты называешь разумным сроком?
— Многие молодые пары в обществе заключают помолвку на год. Ты легко можешь убедить Беннета смириться е этим твоим требованием. В крайнем случае соглашайся на шесть месяцев.
— И что изменится после истечения срока помолвки?
— Год — очень большой срок, Маркус. И полгода тоже. Если Юлиана не пара Беннету, он убедится в этом сам.
— Не так-то просто расторгнуть помолвку.
— Да, но все-таки возможно. И ты быстро все уладишь без особого шума.
Маркус помрачнел:
— А если за это время Юлиана не скомпрометирует себя в глазах Беннета?
— Нельзя не учитывать и такую возможность. Но сейчас главное, чтобы влюбленная парочка не пришла в отчаяние. Если Юлиана действительно любит Беннета так же, как и он ее, они, конечно же, вообразят себя романтическими героями, соединенными самой судьбой. Они решатся переступить через своих близких и через все законы ради того, чтобы быть вместе.
— Проклятие! Но все, что ты говоришь, справедливо лишь в том случае, если я заблуждаюсь насчет Юлианы. А если я все-таки прав, тогда все кончено. Дорчестеры — все трое, включая и малышку Юлиану, — наверняка уже решили, что Беннет больше не представляет для них никакого интереса.
Ифигиния вздохнула:
— Милорд, я очень сомневаюсь в том, что вы правильно оцениваете ситуацию. Вы человек науки, возможно, самый умный из всех, кого я только встречала в своей жизни, но вы слепы как крот, когда дело доходит до любви. Любовь заставляет людей творить безумства.
Он внимательно посмотрел на нее:
— А вы откуда знаете?
Ифигиния поспешно прикусила язычок. Не могла же она сказать ему, что на собственном опыте знает, до какого отчаяния может довести безответная любовь.
— Я видела, как влюбилась моя сестра, — пробормотала она. Взгляд Маркуса стал еще пристальнее.
— В мужчину, который, как вы думали, любил вас?
Ифигиния задохнулась:
— Ты знаешь о Ричарде Хэмптоне?
— Да. — Он снова перевел взгляд на окно.
— Вы полагаете, что знаете все на свете, милорд?
— На собственном опыте я убедился, что сделать правильный вывод можно, лишь обладая полной информацией.
— Но раз ты уверен, что все знаешь, к чему тебе мои объяснения по поводу Ричарда?
На мгновение Маркус встретился с ней глазами — и снова отвернулся к окну, глядя на пролетающие мимо ночные улицы.
— Ты любила его?
— Мой ответ прозвучит бессмысленно для человека, не верящего в любовь.
— Ты уходишь от ответа.
— Просто следую твоему правилу, запрещающему удовлетворять чужое любопытство. — Она помолчала. — Но я готова заключить с тобой сделку.
— Какую еще сделку?
— Отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь откровенно ответить на мой.
— Согласен, — бросил Маркус. — Но ты отвечаешь первая. Итак, ты любила молодого Хэмптона?
Ифигиния помолчала, пытаясь быть честной. Странно — до чего же тяжело, оказывается, припомнить собственные чувства тех дней, когда она с волнением ждала предложения от Ричарда! Как бедны и бесцветны были ее переживания по сравнению с тем, что она сейчас испытывает к Маркусу!
— Думаю, что я смогла бы научиться любить его, — тихо прошептала она.
— Смогла бы научиться любить?! — изумленно переспросил Маркус. — Какая чепуха!
— Совсем не чепуха. Я до сих пор в душе синий чулок… учительница. Я верю в разум и убеждена, что при благоприятных условиях решимость, настойчивость, искреннее желание и умение понимать другого могут научить любить.
— Поэты расхохотались бы, услышав, как вы проверяете разумом любовь.
— Но вы же не поэт, милорд… Почему вы смеетесь?
— Да потому, что предмет обсуждения чертовски забавен. — Маркус насмешливо посмотрел на нее. — Значит, научиться любить можно лишь при наличии благоприятных условий. У вас с Ричардом они были?
— Думаю, да. Ричард — хороший, добрый человек. Сильный, чуткий, верный. Да, я сумела бы полюбить его.
— Ты нарисовала прямо идеал! Неужели ты могла бы полюбить эту ходячую добродетель?
— Да.
— И была бы верна ему?
Она нахмурилась:
— Конечно.
— Даже если бы встретила кого-нибудь после замужества? Даже если бы встретила человека, который превратил бы твою кровь в расплавленный огонь? Человека, предложившего бы тебе воспарить к звездам?
— Хочешь сказать, если бы встретила тебя, Маркус?
Он ничего не ответил и замер, скрытый мраком кареты. Ифигиния чуть заметно улыбнулась:
— Во-первых, весьма маловероятно, что мы встретились бы с тобой, выйди я за Ричарда. Но даже если бы это произошло, я осталась бы верна своему мужу. Я могу пренебрегать многими правилами, но у меня есть гордость и честь.
— Страсть не всегда поддается диктату воли, мадам.
— Не согласна. Более того, я уверена, что в глубине души вы тоже не верите в это, милорд. Мы умные люди и прекрасно знаем, что любых соблазнов можно избежать и любой страстью можно управлять.
К ее удивлению, Маркус вдруг улыбнулся в ответ:
— Допустим, ты права, Ифигиния. Но в таком случае что ты скажешь о нас с тобой? Значит, мы слабы волей, если уступаем собственным желаниям?
— Нет. — Медленно-медленно она развернула свой веер, потом сложила его. — Я скажу так… Мы оба вправе свободно предаваться своим страстям, что мы и сделали. Это наше право — право независимых взрослых людей. Но если мы были бы несвободны, то честь заставила бы нас противостоять искушению.
