Он замер на месте, чтоб не потревожить ее, и любовался картиной, которую она создавала, воздавая должное ее сосредоточенности, ее мастерскому владению кистью. У нее был настоящий талант, а перед талантом Адриан всегда преклонялся. У нее было призвание, ей следовало развивать и совершенствовать свой дар, чтобы позволить ему раскрыться в полную силу.
Не поднимая глаз, она пояснила:
– Это для завтрашнего урока.
Он подошел ближе и вгляделся в этюд.
– Что они из этого сделают – просто подумать страшно.
Она рассмеялась.
– Не все. Например, у мисс Брим и у одной из сестер Пемброк, и еще у Джейн может получиться очень прилично.
Он присел на краешек стола.
– Вы находите в этом радость? В попытках открыть крупицу таланта или желания у этих девочек?
Кисть в ее руке замерла; она склонила голову к плечу, словно размышляя.
– У меня это хорошо получается, – промолвила она наконец, без всякого намека на бахвальство. – Я получаю такое удовлетворение, когда помогаю им преодолевать трудности и раскрывать способности, заложенные в них. Даже если они и не станут настоящими живописцами, они учатся предпринимать попытки. Во всяком случае, некоторые из них.
Его взгляд задержался на ее гладких темных волосах, вся длина которых сейчас была собрана в аккуратный шиньон. А память воскрешала другое: он вспоминал, как свободно спадали они поверх ее плеч. Он сам удивился тому, какая волна теплого, чистого чувства сейчас поднималась в нем. Он не мог понять, как это получилось, что Дафна стала так дорога ему за такой короткий срок. А то, что он не старается побороть это чувство, а радостно отдается ему, казалось ему самой таинственной тайной из всех тайн на земле.
Она опустила кисточки в воду, вгляделась в вид за окном и снова вернулась к своим краскам.
– Чем вы займетесь, когда кончите свои дела здесь? Вернетесь к дяде Тадеусу, чтобы завершить диссертацию?
– Вы предполагаете, – уточнил он, – что мы уладим это дело в ближайшие дни?
– Нам приходится на это надеяться. – Она откинулась на спинку стула и впервые взглянула на него. – А после этого? Возвратитесь в Оксфорд? Но вряд ли там вас ждет спокойная жизнь, если верить слухам о том, какие забавы придумывают себе молодые джентльмены.
– Да, иногда там довольно шумно, – признал он. Тем не менее, ему удавалось выкроить достаточно времени, чтобы удовлетворять свою тягу к научным занятиям. Этот образ жизни был для него идеальным… или, может быть – не совсем?
У него были ученики, как и у Дафны. Но среди ее учениц лишь немногие – вроде Марианны Сноудон – презирали искусство, тогда как с греческим и латынью и с прочими элементами классического образования дело обстояло как раз наоборот. Для большинства студентов эти предметы не представляли собой ничего кроме многих часов занудной и однообразной работы.
Все его усилия мало что давали этим юношам, понял он внезапно. Во всяком случае, недостаточно для того, чтобы кто-нибудь из них смог оценить результаты этих усилий. Уроки жизни, которые таились в драмах античного мира, проскальзывали сквозь их умы, не оставляя ни малейшего следа.
То, чему учила девочек Дафна, могло, по крайней мере, послужить им когда-нибудь хотя бы для развлечения. А классика? Его время, его усилия могли бы пойти на пользу одному или двум ученикам – тем, в ком заложено больше разума и любознательности. А другие? Подлинно научный склад ума – редкое и удивительное свойство, подумал он. Куда более редкое, чем он всегда считал.
Так что же, он расточает свое время – свою жизнь – на бессмысленные старания?
Он встряхнул головой и увидел, что она все еще наблюдает за ним с некоторым любопытством.
– Вот уж не думала, что вопрос о том, когда вы вернетесь в Оксфорд, потребует таких глубоких размышлений, – отметила она.
– И я тоже не думал, – медленно произнес он. Раньше ему и в голову не могло прийти такое – отказаться от положения, к которому он стремился с самой ранней юности. А теперь вдруг ему стало ясно, что существует вероятность и другой жизни, способной приносить большее удовлетворение. – Может быть, я не вернусь в Оксфорд, – сказал он, все еще находясь во власти перспектив, открывшихся ему.
– Конечно, – рассудительно согласилась она. – С вашими связями вы, вероятно, смело можете рассчитывать на сан епископа в будущем. – Внезапно она залилась румянцем и неуверенно засмеялась. – Почему у вас вид такой удивленный? Если вы когда-нибудь покинете Оксфорд, какая у вас может быть иная карьера? Даже и без ваших связей, – добавила она. Она снова сосредоточилась на своем акварельном этюде и, казалось, была поглощена этим занятием так глубоко, словно Адриана тут вообще не было.
Он вышел, взбудораженный. Оставить Оксфорд? Ради чего? Чтобы добиваться высокого положения в церковной иерархии? Нет, это его не привлекало. Он не стремится к митре или епископскому дворцу; он принял духовный сан только потому, что это было ступенью к избранному им будущему – науке.
Однако академическое затворничество давало пищу только для интеллекта. Чего-то ему не хватало – чего-то необходимого. Уверенности, что его труды нужны.
Вот, например, мистер Денверс с удовольствием предавался своему увлечению античностью, но при этом вел очень полезную жизнь и черпал в ней огромную радость.
Тут Адриана атаковали шесть юных леди, ведомых Марианной Сноудои и Фанни Брим, среди которых была и Джейн; ему пришлось уделить им внимание. Мисс Сноудон ухватилась за его руку и вперила в него томный взгляд. Он постарался высвободиться; его мысли блуждали далеко. Он размышлял о проблемах, возникающих в повседневной деревенской жизни, и о роли викария, которому то и дело приходится их решать.
– Пожалуйста, почитайте нам еще какие-нибудь истории! – умоляла Марианна, усиленно хлопая длинными ресницами.
Адриан попытался ретироваться, но девочки окружили его, отрезав все пути к отступлению.
– О, мы так вас просим, – присоединилась к подруге Фанни Брим.
– У вас это так замечательно получается, – подхватила Эмма Пемброк.
– А Дафна занята, – добавила бесхитростная Джейн. Она потянула его за руку и отбуксировала в библиотеку.
Одна из девочек подвинула кресло к камину. Другая сунула книгу ему в руки. Марианна, Фанни Брим и Эмма Пемброк расположились на ковре около кресла, пожирая его взглядами и очевидно ожидая, когда же он усядется в кресло.
Кладовая на чердаке требовала его внимания куда более настоятельно, чем стайка несмышленых девочек. Но на их лицах выражался такой горячий интерес, какого он никогда не замечал у своих оксфордских студентов. Спасти его от чтения греческих мифов могла только явная грубость, а быть грубым он не хотел. И рука у него еще болела. Лишний час отдыха, может быть, позволит ему работать впоследствии более активно. С началом исследований на чердаке можно было повременить до того момента, когда девочек позовут обедать.
