Мучительная мысль потрясла Пиппу. Во имя всех святых, что она делает? Простая уличная бродяжка выходит замуж за вождя ирландцев. Она сошла с ума. Это сумасшествие.
Возможно, ее страдание выплеснулось непроизвольно едва слышным звуком или движением, потому что он положил свою руку поверх ее и взглянул ей в глаза.
– Да пребудет с вами мир, – произнес он по-латыни, вторя Ревелину.
Она закрыла глаза и качнулась в его сторону. Да пребудет с вами мир. Словно кто-то невидимый распростер над ней золотое покрывало, укутал ее добром и лаской, утешил, залечил раны. Всю свою жизнь она искала этот мир, зная, что мир придет к ней с любовью. Айдан О'Донахью дал ей этот мир. Значительность этого дара потрясла Пиппу, и слеза невольно побежала из-под ресниц.
Прикосновением, похожим на дуновение ветерка, он смахнул ее слезинку. Она открыла глаза и увидела, как пристально он смотрит на нее, и от его взгляда у нее замерло сердце.
– Надеюсь, это слезы счастья, – прошептал он.
– Надейся, или ночь тебе покажется очень длинной, – ответила она шепотом, стараясь облегчить момент и удержать себя от желания разрыдаться в голос. – Я теперь твоя жена. Чего мне еще желать?
Его улыбка была столь многообещающей, что у нее мурашки побежали по коже.
– Это мы и узнаем предстоящей ночью, – сказал он, наклонясь к ней, чтобы кончиком языка прикоснуться к мочке ее уха.
Служанки тараторили по-гаэльски, но их лукавое подмигивание и дружеские похлопывания Пиппа понимала без перевода. Даже взрослые, давно замужние находили доброжелательное, хотя и несколько нескромное удовольствие в подготовке невесты к встрече с будущим мужем.
С шутками и песнями они раздели ее донага и искупали в теплой ванне из родниковой воды с настоями невероятно пахучих трав. Одна из девушек, говорившая по-английски с сильным акцентом, объяснила новобрачной, что в воду добавили утреннюю росу, чтобы кожа стала красивой. Пиппа была на верху блаженства. Ванна все еще оставалась для нее в диковинку, как и ласковое обращение местных женщин. У Сибхил, повивальной бабки, были сильные, опытные, нежные руки. Подсмеиваясь, она рассказывала, как помогала родиться О'Донахью Мару, оживленно показывая руками огромные размеры мужского достоинства будущего вождя.
Веселье то набирало силу, то успокаивалось, как легкий ветерок. Когда же Сибхил помогла ей вылезти из ванной и стала обтирать ее и расчесывать волосы, Пиппа неожиданно вспомнила совсем иное. Всего на мгновение она ощутила нежные прикосновения в тех далеких, но грустных и нежных воспоминаниях из прошлой жизни. Было ли то забытое прикосновение матери?
Наваждение быстро исчезло, Пиппа улыбнулась, но ее сердце застучало. Она почти явственно разглядела мать.
Две другие служанки натерли ее розовым маслом, отчего кожа стала нежной и упругой. Они обрядили ее в сорочку из тончайшего белого льна. Сорочка оказалась слишком широка и чуть не съехала с ее плеч.
Сибхил собрала ткань у шеи и цокнула языком.
– Нужно чем-нибудь закрепить.
Пиппа схватила свою сумку, которая явно диссонировала со светлой, чисто прибранной комнатой и вытащила разоренную золотую брошь.
– Застегните этим.
Сибхил прихватила рубашку на плече, а Пиппа с благодарностью посмотрела на брошь. Хоть и потерявшая свои бриллианты, брошь продолжала связывать ее с прошлым, которого она не знала.
Женщины еще немного повозились с ее волосами, превратив их во множество пружинистых локонов, поверх которых водрузили венок из свежих цветов. Затем две молодые служанки откланялись и, пятясь, вышли за двери.
Сибхил повела ее в узкую комнату, расположенную над центральным залом. На ее двери красовался венок из боярышника. Женщины украсили комнату невесты гирляндами из дивно пахнущих полевых цветов. Кровать была роскошна и поражала размерами, женщины повсюду разложили и развесили крохотные обереги – пучки травы и сухие лепестки, чтобы они принесли удачу и плодовитость вновь образовавшейся паре.
Потом Сибхил ушла, и Пиппа осталась стоять посреди комнаты.
– Брачное ложе – это так серьезно, – еле слышно произнесла Пиппа, оглядывая убранство комнаты, над которым столько трудились.
– Именно так, моя дорогая.
В комнату вошел Ревелин при полном облачении. Его сопровождали два босых монаха, которые чуть не запутались в своих рясах, увидев Пиппу.
Она покраснела, но одарила их счастливой улыбкой. Пусть смотрят сколько хотят. Пусть видят, как выглядит настоящая женщина, когда ее желания наконец становятся явью. Она – жена О'Донахью Мара.
Один из монахов обошел комнату, раскачивая кадилом, от которого исходили прерывистые струйки благовоний, другой держал сосуд со святой водой. Ревелин взял зеленую ветвь рябины, опустил ее в воду и стал окроплять кровать, читая молитву.
– Окажи нам помощь, Господи, создавший небеса и твердь земную. Опусти благодать свою на эту кровать, чтобы возлежащие на ней могли отдыхать в мире, пошли им здравие и многие лета, аминь.
Затем подошел к ней и встал рядом.
– У меня никогда не было дочери, – произнес он. – Но если бы была, я молил бы Бога, чтобы она была похожа на тебя.
Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Я никогда не знала своего отца, – призналась она. – Но мне сейчас кажется, что он у меня есть. Спасибо, Ревелин.
Он положил ладонь ей на лоб и что-то сказал по-гаэльски. Потом он с монахами ушел, и она осталась в комнате одна.
В прикрепленных к кровати подсвечниках догорали свечи, несколько угольков тлели в жаровне. Богатая обстановка, блеск золота. Она почувствовала себя избалованной и изнеженной, этакой принцессой в прекрасной башне, где даже воздух и тот вселял надежду. Все было как в ее давних мечтах, кроме одной маленькой детали.
Она никогда не думала, что ей будет так страшно.
* * *
Она боялась того, что он сейчас ее увидит.
Айдан стоял в дверях, опьяненный зрелищем, которое предстало перед ним. Пиппа стояла к нему спиной, облокотившись о подоконник.
Одетая в тонкую сорочку, она казалась совсем хрупкой и прямой, как молодой побег бука. Белокурые локоны рассыпались по изящным плечам. Венок она так и не сняла.
– Ты рано покинула пир, – заговорил Айдан внезапно охрипшим голосом. – Арфист готов был помучить нас еще час-другой.
Легкая ложь, ну и пусть. Его самого тоже не было в общем зале, он заперся в своем кабинете с Доналом Огом и Ревелином, согласовывая документы, которые должны были обеспечить Пиппе ее будущее в случае его смерти. Он оставит ей богатства замка Росс, но жить она будет по законам Англии, в Блекроуз-Приори в Херт-фордшире, где был дом Оливера и Ларк де Лэйси.
