Анджелина крепко обхватила колени, отвернулась от него и зажмурилась.
— Я опять болтаю чушь, — сказала она.
О, откуда все это вдруг взялось? До чего унизительно.
— А потом Трешем внезапно уехал из дома и больше не вернулся, когда ему было всего шестнадцать, — добавила она, — а Фердинанда отправили в школу, и он даже не всегда возвращался домой на каникулы, а ездил вместо этого к своим друзьям, а папа умер через год после отъезда Трешема, а мама после этого почти все время жила в Лондоне, даже больше, чем раньше, и я осталась только с гувернантками. Они меня не любили, но я их за это не виню. Я была очень противной.
Ну вот. О, что она наделала! Анджелина пожалела, что в самом деле не спрыгнула со стены в погоне за шляпкой. Она опустила голову и уткнулась лбом в коленки, а через несколько мгновений его рука осторожно опустилась на обнаженный участок шеи и начала ее легонько поглаживать.
— Вы оказались ни в чем не повинным очевидцем ваших семейных драм, понимаете? — произнес он. — Неизвестно, что вынудило ваших родителей заключить такой несчастливый брак, но к вам это никакого отношения не имеет. У них были свои жизни, и они прожили их так, как считали нужным. И то, что вынудило вашего старшего брата так внезапно уехать из дома и не возвращаться туда, тоже к вам не относится, иначе вы бы об этом знали. А ваш младший брат был всего лишь мальчишкой, учившимся расправлять крылья. Он искал себе друзей, даже не задумываясь о том, что сестре так нужно его общество. Что до ваших гувернанток, то женщинам, подобным им, выпадает тяжелый удел в этой жизни. Чаще всего это обнищавшие аристократки, по какой-то причине не сумевшие выйти замуж и не имеющие ни дома, ни семьи. И зачастую они вымещают свои неудачи на ученицах, в особенности если эти ученицы по той или иной причине начинают бунтовать против своей жизни. Вас ни в коем случае нельзя назвать недостойной любви.
Его рука на ее шее гипнотизировала. Анджелине было очень стыдно, и она была очень близка к слезам. И если она достойна любви, почему он ее не любит?
— Если бы ваша мать не умерла, — продолжал между тем он, — возможно, вы бы вдруг поняли, что ей не требовалось взращивать в себе любовь к повзрослевшей дочери. Возможно, она всегда вас любила. Я, например, никогда особенно не сомневался, что меня любят, но мне всегда казалось, что я должен эту любовь заработать, что должен ради нее усердно трудиться, потому что моего брата было любить намного проще, чем меня. Он всегда был очаровательным шалопаем. Все его обожали, несмотря на его недостатки — иногда казалось, что именно за них. И он был эгоистом. Его нисколько не волновало, что он ранит чувства других, а даже если и волновало, для него важнее было удовлетворение собственных желаний. И мне всегда казалось несправедливым, что я так стараюсь, а меня все равно любят меньше. После его смерти я открыл для себя две вещи.
— Какие? — спросила Анджелина в свои коленки.
— Во-первых, что меня любят, — ответил он. — Я имею в виду, гораздо больше, чем мне казалось. Меня никогда не любили меньше, просто по-другому. И еще я понял, что старался поступать правильно со своей семьей, и с друзьями, и даже с незнакомцами, потому что я хотел этого. Я старался не обижать других людей, потому что никогда и не хотел их обижать. Я был таким же эгоистом, как и Морис, только по-своему, и даже если бы имел такую возможность, все равно не стал бы жить его жизнью.
Анджелина сглотнула.
— Я пытался отговорить его от той гонки на экипажах, — продолжал лорд Хейворд. — Напоминал, что нужно подумать о Лоррейн. Сьюзен в то время болела, у нее был сильный жар, и Лоррейн была просто вне себя от тревоги. Ей тогда была очень нужна поддержка Мориса. Но он назвал меня чванным ослом, и тогда я сказал то, что вечно будет меня терзать.
Анджелина подняла голову и взглянула на него. Он невидящими глазами смотрел куда-то на вершину башни. Рука его соскользнула с ее шеи.
— Я сказал ему: «Вперед!» — произнес лорд Хейворд. — Сказал, пусть сломает себе шею, если хочет. Сказал, что если он погибнет, то я от этого только выгадаю, потому что стану вместо него графом Хейвордом.
Анджелина положила руку ему на бедро и слегка похлопала.
— Вы просто сильно рассердились, — сказала она. — И это не имеет никакого отношения к несчастному случаю. Разве вы хотели, чтобы он погиб?
— Нет, — ответил он.
— Вы любили его?
— Да. Он был моим братом.
— Вы хотели стать графом Хейвордом? — спросила она.
Он закрыл глаза и прижался головой к стене.
— Хотел. Мне всегда казалось, что я справлюсь лучше, чем он. Я хотел получить и титул, и положение, до тех пор пока не получил их. И пока не потерял брата. А теперь мне придется смотреть, как его жена выходит замуж за другого. Придется видеть, как другой мужчина воспитывает дочь моего брата. Я должен понимать, что для Лоррейн это счастье. Должен радоваться за нее, потому что она мне нравится и я знаю, что ее жизнь с Морисом была адом. Но он был моим братом.
Анджелина крепче сжала его бедро, но ничего не сказала. А что тут можно сказать? Только то, что нет людей, которые не страдают, что страдание — это часть человеческой жизни. Но в этой мысли нет ничего сверхоригинального, верно?
— Так же как Трешем и Фердинанд — мои братья, — сказала она. — Может быть, они никогда не женятся. Может быть… но я всегда буду их любить, несмотря ни на что.
Он открыл глаза и повернул к ней голову.
— Видите ли, именно с вашим братом состязался в тот день мой, — произнес он.
— С Трешемом?
Анджелина нахмурилась, в животе все сжалось.
— Я всегда винил его, — сказал лорд Хейворд. — Даже бросил ему это в лицо на похоронах Мориса. Полагаю, когда случаются внезапные трагедии, нам необходимо найти козла отпущения. Но на самом деле Трешем виноват в случившемся не больше, чем я. Потому что даже если гонки предложил он (а с таким же успехом это мог быть Морис), моего брата никто не заставлял соглашаться. И хотя Трешем обогнал его как раз перед тем поворотом дороги, он не заставлял Мориса рисковать и мчаться за ним следом на самоубийственной скорости. И Трешем сразу же повернул назад, как только увидел ту телегу с сеном и осознал опасность. Он попытался предотвратить столкновение. Это наверняка, иначе он просто не увидел бы, что произошло — он бы уже оказался на милю впереди. А он все видел. Я был несправедлив к вашему брату, леди Анджелина.
— Так же как несправедливы к самому себе, — откликнулась она.
О, с таким же успехом в той гонке мог погибнуть Трешем! Как бы она это перенесла? Обвиняла бы Мориса, графа Хейворда? Скорее всего.
