Любовь в награду - Лонг Джулия

Они оба молча наблюдали за тем, как кофе безжалостно растекается по ковру, словно кровь на месте убийства.

Филипп вопросительно посмотрел на миссис Уинтроп.

– Ничего страшного, – сказал он. – А где Элайза, черт возьми?

При упоминании этого имени глаза миссис Уитроп тревожно распахнулись.

– Миссис Фонтейн, – произнесла она многозначительно, – вернулась к своим родным в Нортумберленд. Разве она не оставила вам письмо, милорд? – Голос миссис Уинтроп дрогнул.

– Я был в Лондоне. Вернулся только прошлой ночью. Письмо? Какое письмо?

Нет, это точно сон.

– Знаете, миссис Фонтейн и в голову не пришло бы уйти от вас, не сказав вам ни слова, она очень ответственная, очень. Она сказала, что вы должны были ждать этого. О, и вам необходимо знать, что вчера вечером приехала молодая леди, – добавила она.

– Молодая леди? – ошеломленно переспросил Ла Вей. – Рамзи! Джеймс! – взревел он, словно попал в ловушку ночного кошмара.

Слишком много информации обрушилось на него в те пять минут, что прошли после его пробуждения.

Бедняжке миссис Уинтроп сообщили, что принц стал просто шелковым, прекратил кричать и бросаться вещами. И теперь она чувствовала себя преданной, убедившись, что все это ложь.

Его лакеи мгновенно прибежали в комнату. Они оказались на месте и, похоже, были вполне реальными. Рамзи и Джеймс были одеты в ливреи цвета полуночного неба.

Нет, это не сон. Можно не сомневаться – Элайза ушла.

– Молодая леди говорит, что она ваша сестра, – дрожащим голосом промолвила миссис Уинтроп.

– Моя сестра?… Рамзи! Джеймс! Оденьте и побрейте меня!

Миссис Уинтроп, не выносившая крика, выскользнула из спальни принца. Похоже, положение действительно сложное, если даже Вайолет Редмонд казалась ей теперь кротким работодателем.

Не успел Ла Вей войти в кабинет, как туда ворвалось настоящее муслиновое торнадо.

Филипп заворчал, когда она обхватила его торс. Его руки оказались в ловушке ее объятий. Из ее уст лился невнятный поток яростных и встревоженных французских и английских слов вперемежку.

– Боже мой, Мари-Элен, – проворчал Ла Вей сквозь зубы, вырываясь из ее тесных объятий. – Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?

Отпустив его, Мари-Элен отступила назад.

– Где у тебя болит, братец? Чтобы я не ударила тебя по этому месту, – произнесла она, не отвечая на его вопрос.

– Да почему ты решила, что должна ударить меня?

– Ты не сообщил мне, что был ранен и находился на грани жизни и смерти, Филипп. Я уже не ребенок! Неужели ты считаешь меня настолько жестокосердной и пустой, что, по твоему мнению, я вижу в тебе только дерево, с которого можно трясти деньги? Те деньги, что ты мне прислал, я потратила на дорогу сюда, а не на платья. Я все устроила сама. Видишь, ребенок не смог бы этого сделать. Это совсем просто. Я отдавала людям приказания, вот и все. – Она взмахнула руками. – Не знаю, почему, но они делали то, о чем я просила.

Ла Вей знал, почему. Его сестра красивая, властная, очаровательная и упрямая. Да, он недооценил Мари-Элен. Сейчас, когда он смотрел на нее, ему казалось удивительным, что он ее недооценивал. Как заметила Элайза, она – его сестра.

– Боже, но каким образом ты узнала о головорезах в Лондоне? – Ла Вей был уверен, что дед ни за что не рассказал бы Мари-Элен об этом.

– Все это было в твоем письме. Ты забыл? Ты был ранен в голову? – Вынув из кармана письмо, она потрясла им перед Филиппом, словно это был королевский указ.

Только его сестра могла выйти сухой из воды, спросив у него таким тоном: «Ты был ранен в голову?» Хотя на самом деле ему было даже приятно услышать это.

– Про это было в моем письме?… – недоуменно начал Филипп, но почти тут же осекся. – Дай-ка мне его, пожалуйста!

Выхватив у Мари-Элен листок, Ла Вей пробежал глазами последний абзац:

Святой Господь! Это уже слишком! Он так и представлял себе, как Элайза смеется, выводя пером эти строки. Вот ведь шалунья.

Он никогда бы не был таким сентиментальным. Неудивительно, что после такого письма его сестра запаниковала, села на корабль и отправилась прямиком в Суссекс.

И теперь, когда она оказалась рядом, Филиппу захотелось, чтобы Мари-Элен никогда не уезжала.

– Я останусь здесь, – решительно заявила Мари-Элен, оглядываясь по сторонам с таким видом, словно этот дом принадлежит ей. – В Провансе и в Париже все не так, когда тебя там нет. Вообще все не так, Филипп, – тихо добавила она. – И никогда не будет прежним. Наверняка ты это понимаешь.

Он понимал. О, как хорошо он это понимал!

Ла Вей осторожно моргнул.

– Так ты… хочешь остаться здесь, в Пеннироял-Грин?

– Почему бы и нет? Лондон не так уж далеко, и, хоть Лондон – это не Париж, он не провинциален. Дом тут очень чистый и удобный, у тебя красивые лакеи, а местные жители весьма дружелюбные. Например, такой приятный молодой человек, мистер Дагган, кажется? У дома викария он помог нам, когда один из сундуков отвязался и выпал из кареты. Как мне повезло, что он оказался рядом, когда мы въехали в город!

Боже правый!

Филипп усмехнулся.

– А дедушка…

– О, дедушка никогда не уедет из Парижа, но мы можем поехать к нему. Может, удастся его уговорить, Филипп?

И тогда Ла Вей задумчиво посмотрел на свою сестру, которая олицетворяла теперь всю семью – мать, отца, его самого…

– Почему ты так странно на меня смотришь? – спросила Мари-Элен, испытывая неловкость под этим взглядом.

– Я… просто очень рад тебя видеть, Мари-Элен. – Обняв сестру за плечи, он крепко расцеловал ее в обе щеки. – Даже если твои платья были в моде в прошлом сезоне.

Она слегка толкнула его.

– Нет, все-таки ты был ранен в голову!

– В сердце, – поправил ее Филипп. – Но я намерен позаботиться о том, чтобы его исцелить.

Глава 26

Зима не высказывала особого желания уступать весне, но солнце все же проникло в уютную кухню дома Фонтейнов. Тосты, копченая рыба, яйца и сосиски горками лежали на тарелках. И кофейник, поставленный в центр стола горничной, был встречен с большим энтузиазмом.

Джек уже нашел нескольких новых друзей в Нортумберленде, но все еще мечтал о церкви с хорошим колоколом.

Потянувшись через стол за мармеладом, мальчик выглянул в окно и…

– Великан! – закричал он, и омлет отца Элайзы взлетел в воздух на пути ко рту, почти как в то утро, когда Элайза рассказала родителям о том, что беременна.

Джек бросился к двери, распахнул ее, стрелой помчался по дорожке и уткнулся лицом в живот ла Вея.

Легко подняв мальчика на руки, Филипп пошел к дому, держа уже подросшего Джека на согнутой руке, как будто он действительно был настоящим, а не галлюцинацией и не сновидением, что только и могло бы объяснить, почему он оказался в Нортумберленде спустя почти месяц после того, как она уехала от него, как ей казалось, навсегда.

Элайза замерла, опасаясь, что Филипп вот-вот исчезнет. Наверняка это всего лишь сон.

Ее родители смотрели на ла Вея так, словно он действительно был великаном.

Потом они вместе повернулись к Элайзе.

– Не беспокойтесь, это совсем не так, как в прошлый раз, – рассеянно произнесла она.

Впрочем, ее слова, похоже, не слишком успокоили родителей.

Элайза не могла говорить. Ее сердце вылетело из груди, как голубка, выпущенная на волю из клетки, и, без сомнения, прихватило с собой ее голос.

Столетия хороших манер едва не скатились с него волнами. Он все еще был огромным, жестким, надменным и красивым мужчиной, и потому рядом с ним все в доме стало казаться совсем крохотным.